Монахиня Евфимия - «Возвращение чудотворной» и другие рассказы

– Батюшка, Вы бы себя в порядок привели, – посоветовал участливый Вася.

– Я в-всегда в порядке, – огрызнулся отец Игнатий. – Тоже мне, учитель нашелся. Сперва семинарию закончи, а потом уже других учи. Кстати, у нас из запивки что-то осталось?

– Как же! – обиженно буркнул прислужник, потому что отец Игнатий нанес весьма чувствительный удар по его самолюбию: Вася уже четвертый год пытался поступить в духовную семинарию, однако неизменно с треском проваливался на вступительных экзаменах. – После Вас останется…

– Найди, – тоном, не терпящим возражений, произнес отец Игнатий. И Вася помчался на поиски запивки.

…Когда, минут пятнадцать спустя, прислужник, неся в руке подносик, покрытый красным платом, вновь предстал перед дверями настоятельского кабинета, отец Игнатий уже успел переодеться в шерстяную черную рясу и надеть поблескивающий красными камешками протоиерейский наперсный крест. Впрочем на то, чтобы привести в порядок волосы и бороду, у него не хватило то ли времени, то ли сил… Увидев Васю, отец Игнатий нетерпеливо потянулся рукой к заветному подносику и снял плат. Под ним поблескивал позолоченный корец, до краев полный густым темным кагором, а также – небольшой никелированный чайничек. Отец Игнатий залпом осушил корец. Потом открыл крышку чайничка, пригляделся, принюхался и жадно выпил его содержимое прямо из носика. После чего подхватил с полу портфель и почти не шатаясь, направился к выходу, где его уже поджидала архиерейская «Волга».

Послушник с крестом. 1920-е гг. Худ. Михаил Нестеров

…Дорога до епархиального управления не обошлась без приключений: от выпитого кагора отца Игнатия стало клонить в сон. Почувствовав это, он прикрикнул на водителя:

– Что ты там тащишься? Нельзя, что ли, побыстрее? Ведь Владыка же ждет!

Водитель прибавил скорость… и спустя десять минут уже извлекал сомлевшего отца настоятеля из салона… а потом догонял его, чтобы вручить ему забытый на сиденье портфель.

…В небольшой комнате с низким потолком, стены которой украшали дореволюционные гравюры с изображением святых мест Палестины и Страшного Суда, за массивным письменным столом, под портретом недавно интронизированного Патриарха Алексия Второго, близоруко щурясь сквозь очки, сидел престарелый епископ Михайловский и Наволоцкий Поликарп. Увидев отца Игнатия, он с приветливой улыбкой поднялся ему навстречу…

– Благословите, Владыко! – произнес отец Игнатий и сделал попытку поклониться ему в пояс. Увы, в следующий миг он почувствовал, что теряет равновесие…

Епископ бросился к нему:

– Отец Игнатий, Вам плохо? – в его голосе слышалась неподдельная тревога.

– Что Вы, В-владыко! – поспешил успокоить его отец Игнатий, искренне недоумевая, каким образом он вдруг очутился на стуле рядом с архиерейским столом… и кто бы мог усадить его туда… неужели это сделал епископ? – Мне оч-чень даже хорошо…

– Да, я это вижу… – с горечью произнес Владыка Поликарп, морщась от густого запаха перегара, исходившего от отца протоиерея. – Позвольте полюбопытствовать, отче, как Вы до этого докатились?

– На Вашей машине, Владыко! – невпопад брякнул отец Игнатий.

– Дерзите, отче! – нахмурился епископ. – А вот мне, знаете ли, не до смеха. За полмесяца мне пять раз уполномоченный звонил. Жалуются ему на Ваше поведение.

– А что это им н-наше поведение не нравится? – искренне возмутился отец Игнатий. – Поведения мы примерного. Н-на службе у нас все чинно и благолепно.

– А после службы? – настаивал архиерей.

– А эт-то уже моя личная жизнь. Кого она касается? – нахмурился священник.

– Ошибаетесь, отче, – Владыка Поликарп старался говорить как можно сдержанней, но в его голосе уже слышались отдаленные «грома раскаты». – Личная жизнь у Вас до рукоположения была. А сейчас должна быть жизнь во Христе. Вы что, присягу забыли? Если так, то прочтите, что на обороте Вашего наперсного креста написано…

– А у меня там ничего не написано, – ответствовал отец Игнатий, для пущей убедительности продемонстрировав Владыке оборотную сторону своего протоиерейского креста.

– Быстро же Вы забыли эти слова, – вздохнул епископ. – Что ж, в таком случае я Вам их напомню: «образ буди верным словом, житием, любовию, верою, чистотою»…

– И чем же н-наш образ им не нравится? – увы, отец Игнатий все больше подтверждал поговорку: хмель говорит – ум молчит…

– Образ? – переспросил Владыка Поликарп. – Это не образ, а образина. Иначе говоря, безобразие. И чтобы образумить Вас и вернуть к первообразу, я принимаю решение запретить Вас в служении до… до Рождества. Одумайтесь, отче!

Вслед за тем епископ позвонил в стоявший на столе колокольчик. Он еще не успел поставить его обратно, как в кабинет вошла пожилая секретарша, Нина Ивановна, повидавшая до Владыки Поликарпа еще трех архиереев, включая знаменитого епископа Леонида, исповедника веры, в послевоенные годы положившего начало возрождению разоренной богоборцами Михайловской епархии.

– Нина Ивановна, голубушка, подготовьте-ка указ, – обратился к ней епископ. – Текст я Вам сейчас продиктую.

Епископ Русской Православной Церкви. Начало XIX в. Худ. Владимир Боровиковский

Тем временем отца Игнатия снова сморил сон. Впрочем, и на сей раз он был недолог – спустя минут десять, растолкав безмятежно дремавшего на стуле отца протоиерея, епископ вручил ему под подпись указ о запрещении его в священнослужении и направлении в распоряжение настоятеля Спасо-Преображенского кафедрального собора, протоиерея Богдана Руденко. Тем же указом временно исполняющим обязанности настоятеля СвятоЛазаревского храма назначался тамошний второй священник, отец Петр Одинцов. После того, как отец Игнатий нетвердой рукой вывел свою подпись на владычнем указе, епископ вызвал водителя и велел отвезти священника… не назад в церковь, а к нему домой.

…Кое-как совершив восхождение на пятый этаж крупнопанельной «хрущевки», отец Игнатий нашарил в кармане куртки ключи и медленно открыл дверь. Как же он боялся возвращаться сюда! И все-таки не избежал этого!

В квартире все оставалось так, как в тот день, когда отец Игнатий покинул свое жилище с твердым намерением больше никогда не переступать его порога. Стол, уставленный пустыми бутылками, стопками и тарелками с заплесневелыми остатками поминальной трапезы. Горшки с засохшими цветами на подоконнике. А на стене – фотография его матушки, его ненаглядной Лизоньки. Они прожили вместе почти тридцать лет, прожили так, словно у них были одна душа и одно сердце. И, хотя Господь не дал им детей, они все-таки были счастливы. Потому что любили друг друга. Эта любовь наполняла их жизни радостью и смыслом. Но теперь Лизонька спит непробудным сном в могиле за алтарем Свято-Лазаревского храма… почему только в сказках беззаветно любящие друг друга люди умирают в один день?