Ангелина Прудникова - Твёрдость по Бринеллю

— Что это ты, как будто здороваться со мной не желаешь?

— Да, не желаю.

Слова Людмилы прозвучали громом среди ясного неба. Все присутствующие на террасе окаменели, гости застыли с испуганно раскрытыми ртами: "Что, бунт? Какая-то козявка посмела…"

— Чем это я перед тобой провинилась? — уперла руки в боки хозяйка.

— Просто я слышала, как вы разговариваете с моей дочерью, — ответила Людмила как можно спокойнее, хотя ее трясло; нож валился у нее из рук.

— С ее дочерью, нет, вы посмотрите, — тут же заверещала хозяйка. — С ее дочерью!!! Ее саму подобрали, все условия ей создали, а она еще выкаблучивается! Миша, нет, ты посмотри, она со мной здороваться не хочет — думает, деньги заплатила, так можно теперь не здороваться! — метнулась Ольга в дом к мужу.

Из открытого окна раздался хриплый голос Миши:

— Да брось ты ей ее деньги, пусть катится на улицу, га-а-вно такое, гони ты ее сейчас же! — в один миг завелся Миша, отделенный от Людмилы только занавеской окна.

"Ах, ты, сволочь, вот как ты раскрылся, а давно ли сюсюкал? — изумилась Людмила. — Ну ладно же…"

— Да кто ее возьмет с дитем, кому она нужна, — тут же начала отыгрывать назад Ольга.

"Да уж, двести пятьдесят рублей на дороге не валяются, расстаться с ними — все равно что… серпом по яйцам полоснуть. Это мой месячный заработок, а для них — лишь двадцать пять дней с двумя постояльцами. А чего их не держать: ходить за ними не надо, заботы никакой не требуют. В доме канализация, розовый унитаз, а для приезжих — выгребная яма во дворе, еще времен турецкого ига; ни условий, ни уюта, только крыша над головой… Как же такое не выгодно! Жаль, деньги все сразу хозяйке отдала, сейчас уже не выцарапаешь…" — Людмила хоть сейчас же ушла бы отсюда после таких откровений хозяев.

Но Миша, что-то смекнув, больше не кипятился.

Покормив кое-как Танюшку, Людмила прошла мимо изумленно молчавших гостей и закрылась в своей комнате. "Дикий, бесчеловечный город, и люди-то — не люди, а волки…" — Людмила принялась размышлять о том, почему в городе — детском курорте — жители, богатеющие на детских болезнях, ненавидят детей…

Ночью за стенкой, где спали на двух кроватях гости, вдруг раздался плач — плакала и не унималась девочка, которая приходилась внучкой гостю "дяди Миши", то есть дочерью уехавшим Лене и Вове. Женщины начали шикать на нее, чтоб она замолчала, но ребенок все не унимался. Это могло не понравиться хозяевам… Дед девочки не выдержал, пришел с террасы, где он спал:

— Да уймите ее, заткните же чем-нибудь!

Людмила содрогнулась. Кошмар! Уже и заплакать ребенку нельзя — вдруг хозяевам досадит, начнут выказывать недовольство; а они сами, хоть и бывшие друзья, здесь — люди без прав, и не дай Бог им, как и Людмиле, тоже нарваться на грубость…

— Ушко у нее болит, перекупалась наверно, — оправдывалась бабушка перед дедом.

Людмила не выдержала, вышла к ним:

— Давайте я вам лекарство дам, как рукой снимет, я Танюшку свою недавно так лечила.

Она принесла таблетки. И анальгин снова сыграл свою чудодейственную роль: ребенок быстро успокоился и уснул.

— Господи, спасибо вам, вот спасибо, — зашептала, приоткрыв дверь Людмилиной комнатки, благодарная бабушка.

— На здоровье, — ответила Людмила. — "Оказывается, и среди них есть люди — хоть и шепотом, но поблагодарили…"

Но утром на Людмилу вновь смотрели как на прокаженную, и те же женщины ее как бы не замечали: ночные волнения были уже напрочь забыты.

Людмила очень-то и не огорчилась — к таким метаморфозам она еще у себя на работе привыкла, где с ней при начальнике никто не здоровался лишь потому, что он держал ее в опале. Правда, такое поведение ей казалось странным, и она никак не могла понять: то ли это манеры хорошего тона, то ли это подлость человеческая. Скорее, она склонялась к последнему. Ну да не первый раз таких людей встречает, и не последний. И вообще, может быть, в иных обстоятельствах, у себя дома, они все очень милые и хорошие люди… Не детей ей с ними и крестить!

Людмила собралась весь день посвятить поиску билетов до дома, желательно на ближайшие числа — дальнейшее пребывание здесь ей казалось весьма кислым, и присутствие моря уже не помогало. Она решила поехать для этого в Севастополь — город закрытый, отдыхающих там меньше, билеты, значит, достать легче. А командировочным удостоверением в Севастополь она еще в родной конторе запаслась — на всякий "пожарный" случай. Вот оно и пригодилось: билет до Севастополя им продали беспрепятственно.

Отправились они с Танюшкой морем.

В городе нашли знакомую авиакассу, что недалеко от Херсонеса, и отстояли два часа в очереди — без очереди их не пустили, хотя, по советским законам, Людмила имела право взять билет без очереди, ведь ее ребенку не было еще пяти лет. Когда наконец Людмила добралась до кассира и попросила билет на Архангельск, услышала знакомое: "Билетов нет". Как будто вся страна в этом году отдыхала именно в Крыму…

— Ну, тогда дайте билет в Ригу, на самое близкое число.

Кассирша заворчала:

— Мне самой нужен билет в Ригу, только неделей позже, а я не могу купить — их нет!

Тогда Людмилу осенило (вот что значит экстремальная ситуация):

— У меня есть билет в Ригу на нужное вам число. Я вам его сейчас сдам, а вы мне продадите билет до Архангельска.

— Покажите билет! — кассирша тщательно его изучила и обрадовалась: — Сдавайте!

— Нет, сначала — билет в Архангельск!

Через пять минут все было готово: и в Архангельск билет нашелся, и от ненужного билета в Ригу, где живут такие же "детолюбивые" латыши, Людмила избавилась. Она вывела измученную Танюшку на улицу:

— Ура, Танька, теперь мы уедем домой раньше, и даже с точным попаданием! А сейчас — пойдем-ка смотреть Херсонес!

Облазав развалины, они вернулись на пристань. "Дома" неприятности их тоже не ждали, до конца вечера день ничего плохого не принес: хозяйка лепила пельмени, ей помогали все гости. Была полная идиллия. Танюшку впервые не прогнали и почему-то тоже разрешили принять участие в лепке, наградив за работу тремя пельменинами, впервые открыв (и даже похвалили), что она хорошая девочка и помощница. "Поздновато открытие сделали", — печально подумала Людмила.

Тем же вечером произошло и еще одно знаменательное событие: в комнате Людмилы, на столе, взорвалась банка с абрикосовым варевом, которую хозяйка когда-то милостиво предложила Людмиле, и к которой Людмила, после ссоры, прикасаться не хотела, а решила оставить эту банку хозяйке на память и тем самым хоть чуть-чуть, да досадить ей. Но Вышний Судия, который добродушно простроил весь сегодняшний день, распорядился по-другому, отняв у Людмилы единственную, казалось, возможность насолить Ольге: банка разбилась, содержимое растеклось, о чем Людмила торжественно и сообщила хозяйке. "Даже варенье не выдержало наших кислых отношений", — подвела черту Ольга, и Людмила согласилась.