Ангелина Прудникова - Твёрдость по Бринеллю

Аленка широко раскрытыми глазами недоверчиво посмотрела на маму. Потом сказала, видимо, уже повторяя:

— Нет, ты не мой папа, у моего папы совсем другие глаза.

— Ну Галя, скажи ей, — простонал Жупиков, — она мне не верит!

— А с чего бы ей верить? Она тебя только на фотографиях и видела. Мало ли кто что ей скажет? Расхлебывай теперь сам! — расстроенная Галина махнула рукой.

Но все же ей было интересно, как Жупиков выпутается из этого положения. Наверно, думал, что как только он известит Аленку, кто он такой, она с радостным визгом бросится ему на шею, и все пойдет как по маслу — две родственные души сольются… Но в жизни все гораздо сложнее, тем более у детей. Да и как Аленка поверит ему, что он ее папа, если четыре года его не видела и знать не знала?

Но Жупиков начал форсировать события — ему не терпелось, чтобы ребенок вот сейчас же, немедленно, узнал в нем папу. Как это — от родного отца отказываться? Для него это было неожиданностью — он не думал, что с ребенком у него возникнут трудности.

— Галя, у тебя есть мои фотография? — потребовал он. — Дай ее сюда! Пусть она сличит! Пусть узнает!

Галина достала фотографию, которую бабушка не раз показывала Аленке, чтобы та "знала своего папу". Аленка недоверчиво слушала доказательства дяди, который тыкал пальцем в фото, а потом — себе в лицо. "Вовка" наконец не выдержал:

— Говорил же тебе, Лева: не вылезай, помолчи!

Лева сник. Аленка отошла в угол и смотрела оттуда на отца своими большими глазами. Ее маленькое детское сознание впервые было так сильно смущено. Галя до сих пор ни разу не упоминала ей об отце — что о нем вспоминать, если он уже оторванный ломоть, умер для них. Но бабушка, Галина мать, не давала Аленке забыть о нем. То, по ее словам, папа отправился куда-то "зарабатывать денежки", то "очень много где-то работает", и ему все некогда, недосуг. И во всех случаях он был "так далеко", что не мог придти к дочке, хотя жил в трех кварталах от нее…

Раздосадованный дружок Левы засобирался домой. Лева решил еще остаться — ему нужно было сказать Гале то важное, ради чего он пришел, ради чего он признался дочке в родстве. Галина тоже это понимала.

Вовка ушел, они остались вдвоем. Растревоженная Аленка не выходила из своего угла. Жупиков помялся, прежде чем начать, потом заговорил — трезво, серьезно. "Господи, ведет себя почти как мужчина… Откуда только смелость да рассудительность взялись?" — изумлялась, глядя на него, Галина.

Жупиков начал дипломатично:

— Галя, я за эти годы очень многое пережил, передумал… Постарел лет на десять…

Галина особых перемен не заметила, но промолчала.

— Я понял, что все это не то… Ну, мой второй брак. А вот первая жена, первый ребенок — это здесь, в сердце, это — настоящее, это не забывается. Я все это время о вас думал… Дурак был, дурак, что развелся!

— Может, это тебе только кажется? — усомнилась Галина. Что-то уж больно фантастично это раскаяние выглядело. Где ж тогда он был три года, если о них неотступно думал?

— Нет, нет, я слишком много передумал, понял. С женой плохо живу. Я, конечно, благодарен ей за то, что она не дала мне скатиться в яму после развода, если б не она — спился бы. Но без вас я не могу. Сын растет… такой капризный, избалованный, бабки его избаловали… Прости меня, если сможешь… В общем, если не с вами, так — хоть в петлю, — заключил Лева.

Галя посерьезнела. Что тут ответить? И приятно, что не забыл ее муж, назад просится, и слишком велика обида за предательство, за то, что бросил их и что сразу, тут же, женился второй раз. В то же время, говорит Лева как будто серьезно, такое чувство, что голос "уже не мальчика, но мужа"…

— Я тебя не тороплю с ответом, — продолжал Жупиков, — понимаю, что это сразу не решить… Но ты подумай, пожалуйста… Я потом зайду. — Жупиков поднялся, собираясь уходить.

Проводив его, Галя стала укладывать Аленку спать.

— Мама, а где… он живет? — спросила перед сном дочка, не решаясь назвать странного дядю "папой".

Галина замялась, не нашлась, что сказать: ни правды, ни вымысла. А когда Аленка уснула, снова задумалась — было над чем. Лева раскаивается, хочет назад вернуться… Может, в самом деле что-то в нем переменилось? Может, правду говорит? Несладко, небось, с гулящей-то женой живется… Да ведь не сможет Галина принять его назад — и в мыслях у нее никогда не было, что они, разойдясь, смогут снова сойтись. Для нее — уж если вырван из сердца, то обратного пути нет, как Земле не идти вспять по своей орбите. Как же теперь принять его, когда и мысли такой не допускала? Без толку, видно, все это…

Но через день Жупиков пришел к Гале трезвый, спросил серьезно:

— Ну как, ты подумала? Я ведь — вполне серьезно, я не отступлю.

Галя молчала. К самому Жупикову она никаких особых чувств после развода — ни раздражения, ни любви — не питала, а Аленке он все-таки — единственный и родной отец. Так что тут думать-то? Попробовать можно. Может, и приживутся, может, все у них еще получится. Надо попробовать, если дается еще один шанс. Она взглянула на ожидавшего с волнением Жупикова:

— Ну, в общем-то, я не против…

Жупиков, стесняясь еще обнять и поцеловать ее, потупил радостное лицо.

С тех пор он зачастил к Галине. Как вечер — так приходит и сидит у нее, ну что твой влюбленный. Все вечера у Галины были заняты теперь гостем. Иногда они выбирались в кино, и Галина затаенно радовалась, что она уже не огрызок и не обломок какой-то — "брошенка", а полноценная женщина, щемяще ощущая рядом с собой — пусть не совсем еще, но почти что своего — мужа; а чаще просиживали на диване, обсуждая свою дальнейшую совместную жизнь. О второй жене Жупикова, с которой он пока не расстался, Галя не думала: она ее и за жену-то не считала, потому что та была второй, — так, думала, сошлись они просто, известно на какой почве: Жупикову нужна была женщина многоопытная, чтоб тем самым в узде его держала; а Галина хотела, чтоб ее любили как человека, а не за какое-то определенное место — такую любовь она и считала настоящей, но навязывать свои принципы никому не хотела. Да и Галине ли было ее жалеть: ведь это она помогла разбить их семью, обрадовалась чужому горю. Пусть сама теперь побудет в роли брошенки, вкусит все прелести этого состояния!

Через месяц Лева совсем перебрался к Галине, перетащив свою, более чем скромную, одежонку и немудреные вещички: всего-то богатства — альбом фотографий да десяток пластинок… И начали они по-новому привыкать друг к другу: Лева — с наслаждением, Галина — преодолевая барьер отчуждения, чувство того, что она отвыкла, что он — чужой. Зажили они как муж и жена, но зажили не счастливо, как предполагалось, а настороженно присматриваясь друг к другу, открывая друг в друге те новые пороки, которых не замечали или которыми не обладали раньше. Галина, прожившая в браке с мужем три года, поняла, что ничуть не изучила его за этот срок, да и не знала совсем. Теперь она могла сказать определенно только то, что Лева за те годы, что они жили порознь, окончательно испортился: стал подозрительным, ревнивым, чего раньше с ним никогда не бывало, охочим до денег. Аленку он начал воспитывать окриком, часто хватался за ремень. Галя вступалась — ей казалось нелепым, что ее ребенка наказывает еще кто-то, кроме нее, ведь только она на него имеет право… Завязывались перепалки, переругивания. Жупиков все чаще после них качал головой и говорил, как бы для себя: "Не то, не то…"