Леонид Жуховицкий - О любви

— Ты что, с ума сошла? Смотри не заляпай платье! — сказал Эдвин. Он смотрел на нее, не веря своим глазам. В руке у Сони теперь лежал огромный медовый ком. Она протянула его Эдвину. С торжеством. Поднесла этот громадный ком, с которого капал мед, вплотную к его лицу. Вызов сверкнул в ее глазах. Мед капал и капал на каменный пол.

— Что это у тебя? — сердито спросил он.

Соня не отвечала — свободной рукой она оттирала слои меда. Терла и терла, будто скребком. Теперь Эдвин уже видел, что она держит в руках. Отчетливо видел. Страшный предмет. Сердце его бешено колотилось о ребра. Каждый удар отдавался в груди резкой болью. Эдвин ровным счетом ничего не понимал. Предмет в ее руках внушал ему ужас. Никогда прежде он такого не видел, но сомнений быть не могло. Металлический предмет, отливающий холодной синевой, властно говорил что-то Эдвину, но он отказывался понимать эту речь. Казалось, в мозгу зазвучал предостерегающий рев сирены. Эдвин никак не мог собраться с мыслями — всеупорядочивающего кода не было. Оставалось одно — назвать своим именем вещь, маячившую перед глазами. Тупо, словно слабоумный, глазел он на револьвер в руке Сони, с которого густыми струйками стекал мед. Вверху, на рукоятке, читались буквы, выгравированные в металле: наполненные золотистым медом, они отчетливо проступали на темно-синей поверхности: ЛЮГЕР.

— Черт возьми, это еще что такое? — задыхаясь, прошептал он.

— Револьвер, — отвечала она.

— Сам вижу, черт тебя драл, — прошипел он.

Не в силах подыскать нужные слова, он растерянно замахал руками.

— Что это такое? Отвечай!

— Орудие убийства, — ответила она с таким спокойствием, словно держала в руках моток ниток.

— Ору…орудие убийства? Где ты взяла его? И кто засунул его сюда?

Эдвин сглотнул слюну, скопившуюся во рту. Она еще не успела сказать ни слова, а он уже знал ответ. Связь событий проступала все явственней, но он отказывался ее принимать. Тем более — воспринять сознанием.

— Это я положила его в кувшин, — спокойно сказала Соня.

— Где ты взяла его, черт побери?

— В письменном столе нашла. В отцовском. В ящике.

— А каким образом он попал к убийце?

Соня смерила Эдвина долгим взглядом.

— А он к нему и не попадал. Да и нет никакого убийцы.

— Нет убийцы? — тупо переспросил он.

— Это я застрелила их, — недрогнувшим голосом произнесла Соня.

— Ты застрелила их… почему?

Разинув рот, Эдвин ошалело уставился на нее. На миг ему почудилось, будто из-под ног его выдернули трап и он летит в бездну. Голова у него пошла кругом. Он нипочем не хотел верить, но знал: она сказала правду.

— Кровосмешение… знаешь, что это такое? Что это значит, слыхал?

Эдвин молча кивнул.

— Нет уж, где тебе знать. Только тот, кто сам натерпелся, может понять, — проговорила она, две жесткие складки у рта вдруг обозначились на ее лице. Снова она замкнулась в себе. Молча уставилась в стену. А после заговорила так, словно была здесь одна, в темном чреве подвала, словно рядом не было никого. Она не выпаливала слова, а выплевывала их с яростью. — Проклятый старик то и дело принуждал меня с ним спать! А проклятая баба во всем ему потакала! Вот потому я их и застрелила!

Соня тяжело вздохнула. Он с ужасом глядел на нее.

— И давно?.. Давно он такое сделал с тобой? — спросил он.

— Всю жизнь он лапал меня! А когда мне двенадцать исполнилось, он меня изнасиловал…

Соня смолкла и, не отводя глаз от револьвера, с которого по-прежнему стекал мед, раздумчиво произнесла:

— Знаешь что, хуже всего другое: я бы и во второй раз убила их… Я ни о чем не жалею… Теперь весь кошмар позади…

Он взглянул на нее — одна лишь нежность была в его сердце. Она вдруг постарела лицом: не скажешь, что ей всего четырнадцать. Он обнял ее.

— Зачем ты показала мне револьвер?

— У меня никого нет на свете, кроме тебя, — глухо сказала она.

— Все равно не пойму…

— Я уезжаю отсюда… Но мы же не расстаемся. Моя тайна навсегда свяжет нас. Вернее обручальных колец прикует нас друг к другу. Понял теперь?

Страстная мольба читалась в ее глазах.

Мало-помалу открывалось ему значение всего, что только что произошло: ему одному раскрыла она свою страшную тайну. Это был ее дар ему, кто мог бы подарить больше? Она вверила ему свою судьбу. Жизнь ее теперь была в его руках. Теперь он знал ответ на вопрос, который мучил его с первого дня их встречи. Она все сказала ему своими словами. Да и не только словами. Она вверила ему свое будущее, свою судьбу. Этот подарок ее заслонил и затмил все прочее. Теперь она уже не просто дорогой ему человек, человек во плоти и крови. Соня теперь для него символ. Символ смысла жизни. Ради нее одной стоит жить. Он на веки вечные предан ей. И она всегда будет с ним. Ангел она, вот кто, голубой ангел. Его, Эдвина, ангел-хранитель. Его Соня. Ему хотелось броситься к ней, крепко прижать ее к себе, спрятаться от всей мерзости мира в гриве ее распущенных, сверкающе чистых волос. Но он не смел…

— Нам надо избавиться от этой штуки… чтобы ее не нашли, — сурово проговорил он, кивком головы указав на револьвер в ее руке. Эдвин снял со стенного крючка один из мешков.

— Клади сюда, — приказал он.

Соня вложила револьвер в пластиковый мешок. Тщательно завернув его, Эдвин засунул пакет в карман джинсов. Он только что сказал "мы", как нечто само собой понятное — ни на миг даже не задумался. Так-так, отныне он, Эдвин Ветру Наперекор, соучастник убийства. Убийства добропорядочных набожных супругов Ольссонов. Одно из двух: Закон или Любовь. Так, стало быть, к черту закон!

— Пошли! — сказал он.

Соня покорно подала ему руку и следом за ним вышла в сад. Свет словно бы снял тяжесть с души. В саду стоял запах свежескошенной травы, стало легче дышать. Соня с тревогой взглянула на Эдвина. Он сжал ее руку и с улыбкой показал на верхушку дерева. Там, на макушке высокой груши, две сороки — самец и самочка — учили своих птенцов летать.

— Сороки — они всю жизнь вместе, — сказал он.

Она кивнула. Робкая улыбка тронула ее губы.

— Помоги мне руки отмыть, — попросила она. — Шланг лежит справа за погребом.

Вода поступала в сад из пруда, раскинувшегося на пригорке. Стекала сюда под наклоном. Тепло прокаленных солнцем камней нагрело воду до температуры тела.

— А куда мы спрячем револьвер? — спросила Соня, отмывая руки под струями, брызнувшими из шланга.

— Туда, где его никто никогда не найдет, — сказал он.

— Так куда же?

— Уж это мое дело, Соня.

— Ладно, — легко согласилась она, пожимая плечами.

Тетка сочла своим долгом как можно лучше устроить племянницу в большом городе — Гетеборге, а посему решила ее сопровождать. Тетушка — сама заботливость и чуткость. Всю дорогу она болтала о том о сем, не давая Соне углубиться в свои мысли. Только когда она направилась к киоску, чтобы купить в дорогу какое-нибудь чтиво, Эдвин и Соня наконец ненадолго очутились наедине.