Леонид Жуховицкий - О любви

Подростков ввели в помещение, где стояли обитые зеленой кожей стулья, а также стол, предназначенный для совещаний, с красивой столешницей из полированного орехового дерева. Помощница "желтого галстука", средних лет дама в белой блузке с вишневого цвета заколкой в пышной прическе, с искренней материнской лаской в глазах, угостила их бутербродами с сыром — на хлебе из муки грубого помола лежали красные колечки перца — и налила им из автоматической кофеварки в коридоре по кружке дымящегося какао.

— Кушайте, дети, — сказала она. — Не грех подкрепиться, пока вы дожидаетесь кринспа Мальмберга.

Ее землянично-алые губы и лиловые тени на веках весьма шли к загорелому лицу, свидетельствуя, что эта женщина еще не сложила оружия в борьбе с годами.

— Кринсп? Его что, так зовут? — спросил Эдвин.

Женщина улыбнулась.

— Это у нас в полиции его так зовут, — пояснила она. — Кринсп — это просто сокращение от слов "криминальный инспектор", то есть инспектор по уголовным делам. А фамилия его — Мальмберг, это он привез вас сюда.

Усевшись на стул в углу комнаты, она извлекла из своей сумки вязанье и принялась считать петли.

У сыра на бутерброде был привкус бумаги. Соня с шумом прихлебывала какао. Вроде бы она рядом с Эдвином, но на самом деле — далеко-далеко. Смотрит прямо перед собой, но ничего не видит. Какао стекает у нее по губам, и бутерброд она жует машинально. Она словно замкнулась в самой себе, отгородилась от всех плотным прозрачным колпаком неприступности — сидит вот и смотрит прямо перед собой. Эдвин вдруг почувствовал горечь. Как смеет она так с ним поступать! Он же готов разделить с ней весь ее страх и отчаяние. Он осторожно накрыл ее руку своей ладонью. И снова она не отняла руки. Теперь ему надо быть сильным. Надо сказать ей что-то такое, что подарит ей силу. Такое, что вытравит ужас из ее души, утешит ее. Такое, что сблизит их друг с другом. Такое, что прогонит безнадежность. Чтобы в глазах ее вновь вспыхнул свет. Она же все равно что часть его, Эдвина. Ее мука — и его мука тоже. Неужто ей это не понятно?

— Будто на трамплине стоишь, — тихо проговорила она, словно только что прочитала его мысли.

— На трамплине?

— Да, на трамплине. Над страшной, огромной черной пропастью. И я должна прыгнуть…

— Да не свалишься ты в пропасть эту! Влево прыгнуть можешь или вправо…

Соня замотала головой. Тихо покачиваясь на месте, все так же смотрела прямо перед собой.

— Ничего-то ты не понял…

— Я так хотел бы тебе помочь… Может, зря я сейчас такое тебе говорю… но я где-то читал: все удары судьбы — неотъемлемая часть нашей жизни. Что бы ни свалилось на нас, пусть самое страшное и зловещее, все равно — в то же самое время это начало чего-то другого… нового… Понимаю, каково у тебя сейчас на душе… но это совсем не значит, что впереди — пропасть…

— Огромная страшная черная пропасть, — повторила она, словно не расслышав его слов.

— Если черная — значит, нужен свет, — сказал он.

— Что-что? — переспросила она, словно только сейчас очнулась и заметила, что он сидит рядом.

— Я-то сказать хочу… может, просто, куда-то пропал свет, а после он вспыхнет… — тихо и не очень уверенно проговорил Эдвин.

— Черное черным и останется, — резко отрубила она и отдернула руку.

Эдвин прикусил губу и пожалел о своих словах.

Помощница "желтого галстука" давно уже не позвякивала спицами. Притворяясь, будто считает петли, она прислушивалась к их разговору.

"Желтый галстук" пригласил Соню на беседу. Этот, как его, Кринсп Мальмберг, покровительственно обнял ее за плечи. Соня вышла из комнаты, даже не оглянувшись на Эдвина. Он ощутил укол ревности — ему показалось, будто в дверях она прижалась к следователю.

Спустя две-три минуты настал и его черед — его ввели в светлую комнату с занавесками цвета овсяной каши. Пожилой полицейский, тот самый, что приезжал в усадьбу Ольссонов, начальник "желтого галстука", с трудом поднялся из-за письменного стола.

— Ишиас замучил, — сказал он, легонько похлопав себя по бедру. — Садись-ка сюда.

Он указал Эдвину на один из двух стульев для посетителей.

— Меня зовут Свен Мулин. Я веду следствие по этому неприятному делу. Мы уже сообщили твоему шефу и твоим родителям, что ты находишься у нас, — сказал он, поглаживая свои серые усы. Эдвин кивнул.

— Ты уж прости, что мы притащили тебя в участок, но сам понимаешь, нам нужны четкие факты, подробное описание всего, что ты увидел. Слыхал, тебя прозвали "Эдвин Ветру Наперекор". Знаешь, это отличное прозвище"! Меня-то в школе "Сосиской" дразнили, — добавил он, улыбаясь своим мыслям.

Лоб следователя весь в морщинах, под глазами круги.

— Кинуннен — моя фамилия, — сказал Эдвин.

— Знаю, знаю. — Следователь опустился с гримасой боли в свое ведомственное кресло.

— Запишем допрос на пленку.

Он нажал кнопку где-то под столом. Щелкнул спрятанный неведомо где микрофон.

— Допрос Эдвина Кинуннена. Восемнадцатое июня тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. Четырнадцать часов пятьдесят восемь минут, — бросил он в пространство, обращаясь к скрытому магнитофону. — Расскажи, как ты обнаружил убитых супругов Ольссонов. Не торопись.

Следователь откинулся назад, прислонился к спинке кресла, — оно было снабжено передвижным устройством.

Эдвин начал говорить. Рассказывал он не торопясь, со всеми подробностями. Как от кооперативной лавки помчался на велосипеде к зеленому почтовому ящику, но Сони там не было, как поехал по лесной дороге к усадьбе Ольссонов. Рассказал про тишину, объявшую хутор, и как, наконец, он обнаружил трупы. Голос его дрожал, когда он стал описывать зрелище, открывшееся ему в кухне.

— Еще раз расскажи все сначала, — сказал следователь. — Расскажи обо всем — даже о том, что представляется тебе пустяшной мелочью, — сказал следователь, когда Эдвин завершил свой отчет.

Эдвин Ветру Наперекор удивленно взглянул на него.

— Так ведь я же все…

— Ты уж прости, друг. Таков мой метод работы. Ты отлично все рассказал, но мне нужны два варианта рассказа. Когда человек дважды рассказывает одно и то же, в его памяти обычно всплывает та или иная забытая деталь.

Эдвин повторил свой рассказ.

Следователь задал под конец несколько вопросов насчет мужчины и женщины в шортах, тех самых, что шагали к автоприцепу, когда Эдвин жевал свой табак у лавки. А после, спросил он, когда Эдвин мчался на велосипеде к хутору Ольссонов, не заприметил ли он по пути каких-либо людей? И повозок с поклажей тоже не было?

— Нет, мне только ящерица дорогу перебежала, — сказал Эдвин и покачал головой.

Свен Мулин снова откинулся назад в своем кресле. Сложил губы трубочкой. Раздумчиво похлопал руками. Долго сидел он так, уйдя в свои мысли, тихо покачиваясь в кресле. Потом вдруг нажал кнопку селектора.