Радий Погодин - Завтрак во время обеда

Сережка посидел на скамейке, размышляя над нескладным характером начальника, попытался сосчитать галок, взвившихся над собором. Собор был похож на старую пожелтевшую подушку, разодранную щенками. Галки, как перья, кружились над ним. Галочьи стоны напоминали щенячий скулеж, словно щенков тех оттрепали за уши. Затем скулеж обернулся злобным рычанием. Сережка головой мотнул, отогнал дрему.

Рычал Злодей. Девушка, запустив пальцы в густой загривок, сдерживала его. Встав на дыбы, Злодей тянул оскаленные зубы к начальнику.

— Наверное, голос повысили, — сказал Сережка. Начальник сел рядом с ним на скамейку.

— Умные все, — сказал он.

Злодей рванулся к нему, девушка не устояла, но, падая, ухватила Злодея за лапу и засмеялась. Услыхав ее смех, Злодей повернулся, постоял над ней, горбатясь и дергая лапой, и лизнул ее в висок.

— Все понимают, — сказал начальник. — Один я, значит, не понимаю. А я еще побольше вашего понимаю. Только я решать не могу. Я тут начальник временный. Ключицу временно повредил, меня по общественной линии сюда упросили. Надо же кому- то… Приедут педагоги-специалисты, а у меня в пионерской комнате конный завод… Ну, негодяй! — Он беззлобно погрозил Сережке пальцем. — Запру пионерскую комнату на висячий замок, скажу — помещение охране памятников принадлежит. Так и решим…

Тучи над головой были похожи на свежую пашню. Свет шел только от горизонта — малиновым лучом бил в пролом. Беленые стены построек, куда попадал этот луч, казались раскаленными изнутри. Тяжелая капля упала Сережке на лоб и разбрызгалась по лицу.

— Дождь, — сказал начальник. — Пошли на речку, посмотрим. Люблю на речку смотреть, когда дождь, у нее цвет меняется, будто поковку студишь.

Сережка поднял глаза на начальника с удивлением.

Река стала ржавой и по ржавому — темно-синие перья с зелеными и сиреневыми разводами.

В проломе под широкой стеной стоял позабытый растворник, пахло известью. Редкие веские капли падали раздельно и звучно, как бы предостерегая притихшую закатную природу, что вот-вот прянет небо.

— А как вас зовут? — спросил начальник, поворотясь к девушке.

— Надя…

Сережка покраснел от досады, словно запретное слово было произнесено раньше времени; он сам собирался спросить ее имя, но все робел. Он проворчал:

— Сейчас хлынет. После такого дождя нужно будет крыши чинить, потолки перебеливать.

— Не язви, Ван-Гог сопливый, — попросил начальник добродушно и примирительно. — Это же стихия, это же чувствовать нужно.

Вдоль стены тянулся ольшаник, мятый и переломанный. Экскурсанты, из тех, что выли печальные песни, любили сидеть именно в этих кустах на обрыве. Злодей хотел было пойти посмотреть насчет жратвы, но ужас реки насытил весь воздух, ломая ему хвост под брюхо, заставляя его жаться к ногам человека, которого он минуту назад хотел истребить. Почудилось в этом человеке Злодею такое же, как и у него, стылое одиночество и обида на что-то незавершившееся.

— Погладьте его, — шепнула начальнику девушка.

Начальник опустил руку, пошлепал Злодея по холке. Злодей зарычал, но клыки не оскалил.

Дождь пошел посильнее, затрещал словно шины колес на горячем асфальте. Сквозь этот все ускоряющийся шум послышалось:

— Лезь под куст.

А после возни и хихиканья тот же голос сказал:

— Я, Тамарка, авантюрист. Романтиков не люблю — трепачи.

— Иди ты…

— Не иди ты, а слушай. Авантюристы — великие люди. Люди большого дела. Тамарка, стань и ты авантюристкой.

— Чтобы я липовые санаторные путевки распространяла? Хороши ваши зонтики.

— При чем тут зонтики? Это называется аферизм. Авантюристы — другое дело. Флибустьеры, знаменитые путешественники, первопроходцы. Правда, высоких авантюристов скомпрометировали интриганы, то есть авантюристы эгоистического профиля. Не думал, что ты такая малоразвитая. Авантюризм, Тамарка, это способность к риску.

— Но, но. У тебя нос холодный. Чего ты мне щеку обмусолил? Человек ты или не человек?!

— На дожде целоваться вредно, — громко сказал Сережка.

Из кустов ему ответил Тамаркин голос:

— Без сопливых разберемся.

Авантюрист выразился конкретнее:

— Сейчас я этому медику уши бантиком завяжу! — Он выскочил из кустов, весь в морском. С прозрачными усиками.

Дождь хлынул. Волосы авантюриста слиплись длинными косицами, губы отвисли, глаза выпучились, словно кто-то веселый и бесшабашный выплеснул ему в лицо ведро воды. Тамарка, выбравшаяся из кустов, затолкала авантюриста в пролом.

— Он в училище учится на боцмана, — пояснила она. — Ишь, сразу вымок до нитки.

Парнишка был тощий, лет шестнадцати, составленный из разнокалиберных хрящей и мослов. Девчонка была иной, в том смысле, что тощие ее детали были удачно подогнаны.

«Старший отряд, — подумал начальник лагеря. — И поцелуи нужно учитывать». Начальник посмотрел на Надю и затосковал по своей неудачно сложившейся бобыльей жизни. Ведь будь он женат, имей ребятишек, его бы не бросили на пионерлагерь, а бобыль всякой дырке затычка. Мысль пришла к нему неожиданная: «А ну как специалисты-педагоги меня не сменят, а я в этих детях ни уха ни рыла». И странно, мысль эта не испугала его, а как бы взбодрила.

— Здесь промокнем, — сказал он. — Хоть и широкая стена, но дождь с вихрем. Быстро под крышу! Сережка, твоя будка ближе всего. Быстро в Сережкину будку! — И побежал первым.

— Злодей! — кричали от Сережкиной будки. — Злодей, сюда! — Но он под дождь не пошел. Забрался к самой стене под растворник, сунул голову между вытянутых передних лап и тоскливо завыл.

Сережка включил электричество. Тамарка, собравшаяся наотмашь стряхнуть дождь с волос, замерла — стены Сережкиной будки были увешаны неокантованными листами. По ним, словно переходя из картинки в картинку, шли лошади, сбивались в табуны у ручьев и снова куда-то шли, чередой, полупрозрачные, как разноцветный туман.

— Волосы-то чем вытереть? — спросила Тамарка. Сережка подал ей полотенце.

Надя и начальник лагеря сели на раскладушку. Боцман, у которого лишь на секунду загорелись в глазах вопросы и предложения, уселся напротив, на топчан, и уставился в ту, дальнюю точку своего полного штормов и тайфунов плавания. «Красивая, подумал он про Надю. — Но ничего, в Сингапуре еще покрасивее девушки есть». Тамарка тоже про Надю думала: «Красивая, и глаза умные. Конечно, наверно, за ней кандидаты наук ухаживают…»

За стеной послышался плач. Один тоненький голосок, за ним другой, третий… Кто-то плакал и звал, превозмогая своей печалью шум ливня.

Надя спросила:

— Кто это?

— Диогены, — ответил Сережка. — Сильвины дети. Они в бочке за будкой сидят. Сильва сама где-то бегает. Диогены голодные. Орут.