Бернард Шоу - Чудесная месть

— Сэр, — грубо сказал человек с револьвером, — вы, должно быть, спятили! Разбудили нас среди ночи своим мерзким ревом!

— Не означает ли ваш вопрос, что вы недовольны? — спросил я любезно.

— Недовольны?! — повторил он, топая от злости ногами. — Будь я проклят! Уж не воображаете ли вы, что осчастливили нас?

— Осторожнее, он же сумасшедший, — пробормотал человек, державший колодку для снимания сапог.

Я рассмеялся. Эти люди приняли меня за сумасшедшего. Что ж, они не привыкли к моей манере поведения и, видимо, совсем не музыкальны. Ошибка их нелепа, но извинительна. Я поднялся. Они сгрудились теснее. Ночной коридорный обратился в бегство.

— Господа, — сказал я, — мне жаль вас от души. Если бы вы остались лежать в постели и слушали бы музыку, все мы были бы сейчас и лучше и счастливее. Но что сделано — то сделано. Не откажите в одолжении, передайте ночному коридорному, что я ушел навестить моего дядю кардинала архиепископа. Всего хорошего!

Я прошел мимо них и слышал, как они перешептывались мне вдогонку. Через несколько минут я постучал в дверь кардинальского дома. Немного погодя окно в верхнем этаже раскрылось, и луна осветила седую голову в черной ермолке, казавшейся пепельно-серой на фоне непроницаемой черноты оконного проема.

— Кто стучит?

— Это я, Зенон Легге.

— Что тебе нужно среди ночи?

Этот вопрос уязвил меня.

— Дорогой дядя, — крикнул я, — похоже, что вы не рады мне, но этого не может быть! Сойдите вниз и откройте дверь!

— Иди к себе в отель, — возразил он сурово, — увидимся утром. Спокойной ночи!

Он скрылся, окно захлопнулось.

Мне стало ясно, что если я спущу ему это, то не только на следующее утро, но и вообще никогда больше не обрету в себе добрых чувств к нему. Поэтому, взяв дверной молоток в правую руку и шнурок от звонка в левую, я трудился до тех пор, пока не услышал, как загремела изнутри цепочка дверного засова. Кардинал появился на пороге, лицо его было нахмурено, почти угрюмо.

— Дядя, — вскричал я, хватая его за руку, — не укоряйте меня. Ваш дом всегда открыт для несчастных. Я несчастен. Посидим эту ночь вместе и потолкуем.

— Я тебя впускаю, Зенон, не из сочувствия к тебе, но памятуя о своем общественном положении, — сказал он. — Для блага соседей будет лучше, если ты станешь валять дурака у меня в кабинете, а не на улице среди ночи. Поднимись наверх, но, пожалуйста, без шума. Моя служанка работает от зари до зари, и не следует нарушать ее краткий отдых.

— У вас благородное сердце, дядя. Я буду тих, как мышка.

— Это мой кабинет, — сказал он, вводя меня в прескверно обставленную берлогу на втором этаже. — Единственное угощение, какое

я могу предложить, — горсть изюма. Если не ошибаюсь, доктора запретили тебе горячительные напитки.

— Огни преисподней!.. — Дядя предостерегающе поднял палец. — Извините меня за столь неподходящее выражение. Я начисто забыл про всех докторов. Сегодня за обедом я выпил бутылочку хересу.

— Этого только не хватало! И как только тебя пустили путешествовать одного? Твоя мать обещала мне, что ты приедешь в сопровождении Буши.

— А! Буши бесчувственная скотина. К тому же он трус. Отказался ехать со мной, когда узнал, что я купил револьвер.

— Ему следовало отобрать у тебя револьвер и ехать вместе с тобой.

— Вы продолжаете обращаться со мной как с ребенком, дядя. Согласен, я очень впечатлителен, но я объехал один весь свет и не нуждаюсь в няньке для небольшого путешествия по Ирландии.

— Что ты собираешься здесь делать?

Я сам не знал, что собираюсь делать. Поэтому вместо ответа я пожал плечами и стал рассматривать комнату. На письменном столе стояла статуэтка пресвятой девы. Я вгляделся в ее лицо, как вглядывался, наверно, сам кардинал, отрываясь от своих трудов, и почувствовал вдруг, что меня коснулась великая тишина. В воздухе внезапно вспыхнули блистающие нимбы. Кружево райских чертогов осенило нас подобно розовому облаку.

— Дядя, — сказал я, заливаясь слезами, счастливейшими в моей жизни, — странствия мои пришли к концу. Помогите мне приобщиться к истинной вере. Давайте прочтем вместе вторую часть «Фауста», ибо я ее постиг наконец.

— Тише, успокойся, — сказал он, привстав с кресла. — Держи себя в руках.

— Пусть вас не волнуют мои слезы. Я спокоен и силен духом. Дайте сюда этот том Гете.

— Ну, будет, будет… Вытри глаза и успокойся. У меня нет здесь под рукой библиотеки.

— Зато у меня есть, в чемодане в отеле, — возразил я, поднимаясь. — Через четверть часа я буду обратно.

— Черт в тебя вселился, что ли? Неужели ты…

Я прервал его взрывом хохота.

— Кардинал, — сказал я, все еще давясь от смеха, — вы начали сквернословить, а поп-сквернослов — всегда отличная компания. Давайте выпьем винишка, и я спою вам немецкую застольную песню.

— Да простится мне, если я к тебе несправедлив, — сказал он, — но я думаю, что господь возложил на твою несчастную голову искупление чьих-то грехов. Слушай, Зенон, я прошу ненадолго твоего внимания. Я хочу поговорить с тобой и еще подремать до половины шестого утра — это час, когда я встаю.

— И час, когда я ложусь, если ложусь вообще. Но я слушаю. Не сочтите меня грубияном, дядя. Это просто чрезмерная впечатлительность…

— Отлично. Так вот, я хочу послать тебя в Уиклоу. Сейчас скажу зачем…

— Неважно зачем, — перебил я его на полуслове и встал. — Достаточно, что вы меня посылаете туда. Я выезжаю немедленно.

— Зенон, будь любезен, сядь и послушай, что я скажу.

Я снова опустился в кресло.

— Горячность вы считаете грехом, — сказал я, — даже когда я проявляю ее, чтобы вам услужить. Нельзя ли убавить свет?

— А зачем?

— Это вселит в меня меланхолию, и я смогу слушать вас бесконечно.

— Я сам убавлю. Так достаточно?

Я поблагодарил его и настроился слушать. Я чувствовал, что глаза мои сверкают в полумраке. Я был вороном из стихотворения Эдгара По.

— Так вот послушай, зачем я посылаю тебя в Уиклоу. Во-первых, для твоей собственной пользы. Если ты останешься здесь или в любом другом месте, где можно гоняться за сильными ощущениями, тебя придется через неделю отвезти в сумасшедший дом. Тебе следует пожить на лоне природы под присмотром человека, которому я доверяю. Кроме того, тебе следует заняться делом, Зенон. Это убережет тебя от опрометчивых поступков, а также от поэзии, живописи и музыки, от всего того, что, как мне пишет сэр Джон Ричардс, может принести тебе сейчас только вред. Во-вторых, я хочу поручить тебе выяснить одно дело, которое при известных обстоятельствах может дискредитировать нашу церковь. Ты должен обследовать чудо.