Вирджилиу Монда - Золото

В первом ряду у окна сидел Бодорош, а на противоположной стороне — госпожа Мавросин. Они были неподвижны, не смотрели друг на друга, словно никогда не были знакомы.

Бодорош был одет в черный костюм и держал на коленях потертую шляпу. Его бритое лицо было по-прежнему желтым, но в глазах горел лукавый огонек. Очевидно, он явился, чтобы упиваться здесь каждой минутой, смаковать каждую деталь — настал день долгожданной мести. Заметив меня, он вежливо поклонился. Я ответил на приветствие и сел рядом с госпожой Мавросин.

— Вы тоже пришли, — сказала она, протягивая мне руку с обычной любезностью.

— Я вижу, вы прекрасно владеете собой.

— Никогда еще я не чувствовала себя такой спокойной. Меня интересует лишь одно: как мой дорогой Эмиль перенесет это неприятное происшествие. Его оправдают, и мы поедем на месяц в Синаю, чтобы отдохнуть и развлечься.

Ее лицо, окруженное выкрашенными накануне волосами, казалось еще белее на фоне траура, который она продолжала носить по дяде. Все ее существо, казалось, дышало достоинством и благородством.

Господин Мавросин появился в сопровождении милиционера и занял место на скамье подсудимых. Он казался отдохнувшим, в его голубых глазах можно было прочесть обычное чистосердечие и простодушие.

Усевшись, он поднял глаза и, заметив среди присутствующих жену, послал ей нежную улыбку, какой всегда встречал ее, а она ответила ему воздушным поцелуем.

— Дорогой Эмиль… Сколько в нем мужества и самообладания! — шепнула мне госпожа Мавросин.

Я не буду распространяться о ходе процесса. Задав подсудимому обычные вопросы, председатель суда спросил его сухим тоном:

— Подтверждаете ли вы свое заявление, сделанное во время предварительного следствия?

— Да, подтверждаю.

Тотчас же защитник потребовал отсрочки для проведения экспертизы и опроса свидетелей, но прокурор воспротивился этому, и председатель суда предоставил ему слово. Прокурор приступил к чтению обвинительного акта.

Насколько я помню, вначале подробно рассказывалось о результатах проведенной в антикварном магазине неожиданной проверки, которая полностью подтвердила обоснованность обвинения. Было установлено, что обвиняемый пользовался двойной бухгалтерией. Большинство представленных отчетов оказались подложными, приведенные в них суммы не соответствовали продажным ценам. В магазине была обнаружена мебель, сделанная недавно, но выдаваемая за антикварную. На вопрос, имеет ли он товары, о которых не сообщил налоговым органам, обвиняемый ответил утвердительно и сказал, что они находятся в подвале и на чердаке дома покойного Истрате Сугича. Следственные органы обнаружили там 29 белуджистанских, 40 ширазских, 17 исфаганских и 10 тавризских ковров. Там же были найдены двое настольных часов в стиле рококо, картины Ганса фон-Маре, Григореску, Альбера Гийома, много эстампов и другие вещи.

Когда прокурор дошел до этого места, я уголком глаза взглянул на Бодороша. Тот сидел, пристально глядя на прокурора, и, как губка, впитывал каждое его слово, нервно постукивая пальцами по полям шляпы. Пока читали первую половину обвинительного акта, госпожа Мавросин сохраняла абсолютное спокойствие, словно факты, перечисленные там, касались кого-то другого и она не имела к этому никакого отношения. Время от времени она бросала на мужа ободряющий сочувственный взгляд. Однако, когда прокурор перечислял товары, скрытые в доме Сугича, по ее безмятежному лицу промелькнула тень.

Это пришлось госпоже Мавросин явно не по вкусу. Она сжалась в комок и вся обратилась в слух.

— Обвиняемый сообщил также, — продолжал прокурор, — что, кроме товаров, находившихся в магазине, и наличных сумм, найденных в сейфе, у него имеется 867 золотых монет.

В этот момент я обернулся к своей соседке. Лицо ее побледнело. Тяжело дыша, она впилась ногтями в дерево скамьи.

На вопрос, где находятся эти монеты, обвиняемый ответил, что они спрятаны на кладбище Святой Пятницы. И действительно, представители судебных органов, посетившие вместе с обвиняемым кладбище, нашли рядом с памятником Истрате Сугича на глубине 10 сантиметров четыре свинцовые трубки длиной в 38 сантиметров каждая, диаметром в 6 сантиметров, в которых находилось 867 золотых монет в отличном состоянии.

В этот момент в зале произошла совершенно неожиданная сцена. Госпожа Мавросин вскочила со своего места, словно подкинутая пружиной, бросилась к скамье подсудимых, откуда на нее смотрели- невинные голубые глаза ее супруга.

— Зачем ты рассказал о золоте, баран? Кретин! Ты оставляешь меня без гроша. Взгляните на этого осла, — продолжала она, показывая пальцем на мужа, — я прожила с ним двадцать восемь лет!

Лицо госпожи Мавросин посинело, шляпка сползла набок. От элегантной светской дамы из приличного салона на улице Арменяска не осталось и следа. Она вся дрожала, глаза ее вылезли из орбит, на губах показалась пена. Это была разъяренная львица.

— Осел! Скотина! Преступник! Осквернитель могил!

Первым пришел в себя председатель суда. Он зазвонил в колокольчик и подал знак, по которому два милиционера подхватили госпожу Мавросин под руки и повели к выходу. Я встал и пошел за ними следом.

Нервный припадок длился долго.

Наконец из зала вышел адвокат. Я отозвал его в сторону и тихо спросил о приговоре.

— Пять лет. Смягчающими обстоятельствами послужило добровольное признание.

Как только адвокат произнес эти слова, нервный припадок у госпожи Мавросин внезапно прекратился. Она встала со скамьи, тупо огляделась и привела себя в порядок. Лицо ее было бледным, на лбу залегла глубокая складка, одна щека дергалась.

— Какой приговор? — спросила она гортанным голосом.

— Пять лет, — робко повторил адвокат.

— О, — простонала она. — Подобный идиот заслуживает пятидесяти!

Несколько месяцев я не имел о госпоже Мавросин никаких сведений. Затем, движимый профессиональным любопытством, зашел навестить ее, предварительно позвонив.

Разговор не клеился. Я касался самых общих тем, но она, казалось, была поглощена своим рукоделием. За эти несколько месяцев госпожа Мавросин постарела, морщины углубились, цвет лица приобрел какой- то нездоровый оттенок. Только волосы были недавно подкрашены и завиты — возможно, результат моего телефонного звонка.

Вежливо поинтересовавшись моими делами и планами, госпожа Мавросин пожаловалась на одиночество.

Я ответил ей как-то неопределенно и неожиданно спросил:

— У вас есть какие-нибудь сведения о муже? Он подал апелляцию?

— Апелляцию отклонили. Что касается мужа, то я не хочу его видеть и не хочу ничего знать о нем.

— Простите, возможно, я причиняю вам боль, но я часто думаю о том, что случилось с вашим мужем. Вы объяснили его откровенные признания на следствии недостатком ума. А что, если он сделал эти признания вполне сознательно, желая смягчить приговор?