Дан Берг - Поющие золотые птицы[рассказы, сказки и притчи о хасидах]

— Яков, ты снова сочиняешь. Разве ты слышал от меня такое? И поворачивается у тебя язык говорить так о замужней женщине? — прервала мужа Голда.

— Да я ничего плохого не имел в виду, Боже сохрани. Так, для красного словца присочинил. Хасиды, ведь правда, вы ничего дурного не подумали? — обратился раби

Яков за спасением к своим слушателям.

— Конечно, раби, не подумали. Продолжай!

— А на этом история кончается, друзья. Какое тут может быть продолжение?

Реб Арон — хасид из города Добров. Проездом оказался он в городе Божин. Местный цадик раби Яков уговорил его погостить в Божине в субботу, соблазнив сказками, о которых наслышана вся округа.

На исходе субботы реб Арон с немалым аппетитом съел тарелку борща — ложка в правой руке, ломоть халы в левой — и польстил Голде, хозяйке дома и жене раби Якова, попросив добавки. С гордостью поставила она перед гостем вновь наполненную тарелку. Почему с гордостью? А потому, что Голда по справедливости хотела, чтобы не только сказками, но и чудесным борщом, ею изготовляемым, славился бы их дом.

— Дорогой реб Арон, — обратился раби Яков к гостю, завершавшему трапезу в одиночестве, — ты польстился на наши традиционные сказки, а традиция этого дома требует, чтобы первая сказка звучала из уст новичка.

— Подчиняюсь неизбежному, раби, — сказал реб Арон, — ведь вся ткань нашей жизни соткана из нитей старых и новых традиций.

— Так вот, мой красноречивый друг, если ты чувствуешь, что достаточно подкрепил свои силы, — продолжил раби Яков, — то мы, божинские хасиды, будем рады выслушать историю, которую ты нам расскажешь. Отрабатывай борщ, любезный!

Хасиды за столом добродушно заулыбались, а реб Арон, сбросив на скатерть крошки с бороды и усов, и, нимало не смущаясь новой аудитории и улыбкой ответив на шутку раби Якова, начал рассказ.

На перекрестке больших дорог стоял трактир. Хозяйничал в трактире еврей. Дела шли бойко. Во–первых, место выгодное во всех отношениях, во–вторых, хозяин — мастер торговать, а в-третьих, жена его отменно готовит, щедро на тарелки накладывает и до самого верху стопки наливает.

У хозяина была юная красавица–дочь по имени Оснат. Отец не позволял девице на выданье появляться в общей зале на виду у лихих гостей, и сидела Оснат, затворница поневоле, в своей девической комнате одна–одинешенька. Мать возражать не смела, а про себя думала: «В одиночестве и святой дьяволом станет».

Найдя достойное сравнение для чудной красоты дочери, отец полагал, что от множества взглядов сияющие грани алмаза мутнеют, а если хранить драгоценный камень в бархатном футляре и подальше от глаз людских, а потом в нужный момент извлечь его на свет — он заблестит с нерастраченной силой. А что обо всем этом думала Оснат? Вот этого–то мы и не знаем!

Раз нездоровилось хозяйке, а гостей в трактире, как на грех, хоть отбавляй. И пришлось отцу призвать на помощь невидимку Оснат. Оживление в публике было столь велико, что в голове трактирщика мелькнула предательская догадка о нераскрытом потенциале его заведения. Однако, добронравный отец в гневе на самого себя изгнал из головы алчную мысль.

— Заходи, Гриша, не мешкай, — раздался голос у порога.

Двери широко распахнулись, и через минуту в зале шумела веселая братия богатых молодых людей, все купеческие да барские сынки. Гуляют в свое удовольствие. А вот и Гриша появился — сын помещика. Все навеселе. Уселись за столы. Хозяин тут как тут: «Чего изволите, господа?»

И вышло так, что Грише подавала кушанье Оснат.

— Ой, быть недоброму! — прервала рассказчика Голда.

— Не пророчествуй понапрасну, Голда, судьба смеется над предсказателями, — остановил жену раби Яков, — продолжай, реб Арон.

Уставился Григорий на Оснат, глаз оторвать не может. Видит перед собой чистой воды бриллиант, и в лучах его взгляда сверкают драгоценные грани и не тускнеют от горячего взора. Гриша ослеплен красотой Оснат. Полюбил ее с первого взгляда, и все смотрел на нее, а сердце его страшно колотилось в груди. А что чувствовала Оснат, нам, конечно, неведомо, но для предположений основания есть, ибо не заметить его восхищенного взгляда она не могла.

Отпировали молодые баре, покинули трактир и уехали восвояси. Григорий сам не свой, вся душа всколыхнулась, мысли в голове путаются. Явился домой и с порога выложил все отцу.

— Отец, я нашел свою суженую. Я полюбил и хочу жениться!

— Кто она, избранница твоего сердца, сын мой?

— Дочь трактирщика, отец.

— Но ведь трактирщик еврей! Ложись, Гриша, спать. Не иначе, переусердствовал ты сегодня с друзьями. И впрямь, пора мне тебя женить, оболтуса. Довольно уж погулял.

На утро, однако, когда мысли Григория, казалось, должны были бы проясниться, отец услышал от сына все тот же бред. Крутой отцовский отказ был ответом неразумному бездельнику.

Лишенный надежды, юный влюбленный слег и таял день ото дня. Вердикт доктора был жесток для страдающего отца: если не уступить сыну — умрет от любви.

Стал помещик думать, как горю помочь. «Дам сыну благословение. Но устрою так, чтобы решение мое заблаговременно и невзначай дошло до трактирщика. Тот, небось, еще меньше меня хочет такого брака. Евреи — народ хитрый и изворотливый. Узнает в чем дело, непременно изобретет трюк и расстроит свадьбу. Пусть воюют другие! Зато мой простак останется с отцовским благословением и не солоно хлебавши. А мне того и надо».

Гриша пирует с друзьями на радостях. Скоро, скоро явится он к отцу Оснат просить руки дочери. Да, что там просить — требовать, коли в руках у него письменное благословение всевластного родителя его, самого помещика. А тем временем, тайно подосланный барином человек доложил трактирщику о намерениях Григория.

— Господи, милосердный, за что такое горе мне!? — возопил хозяин трактира, узнав о беде, — жена, скорей сюда, послушай–ка, что нас ждет!

— Думай, думай, как выпутаться из беды, — сохраняя хладнокровие, отвечает супруга.

— Ведь как берегли, глаз не спускали с нее, и вот поди ж ты…

— Будет причитать, давай думать вместе.

Думали, думали и придумали.

Вот приехал жених свататься. Во дворе трактира полно народу. Одни евреи кругом. Нарядные, веселые. Музыка играет.

— Заходи, молодой барин, уважь наш праздник, выпей с нами чарку, — кричит трактирщик Григорию, а лукавую улыбку в усах прячет.

— Какой праздник сегодня у евреев? — спрашивает жених

— Свадьба у нас, дочку замуж выдал. Раздели нашу радость.

Побледнел Гриша. Отшатнулся. «Опоздал», — подумал. И ушел прочь.

А трактирщик дождался, когда гости разойдутся, и призвал к себе в комнату новоиспеченного мужа.