Мераб Элиозишвили - Ожидание

Иполитэ ухмыляется… Потом он подает «Боржом» в окно.

— Наверно, отдыхать едете?

— Да, — говорит она со вздохом и двумя пальцами берет бутылку. Потом Иполитэ отдает женщине рубль. Поезд трогается. Женщина мотает головой: пусть, мол, тебе останется. Иполитэ тоже мотает головой, комкает рубль и бросает деньги в открытое окно вагона.

— Передай привет старухе моей! — кричит Иполитэ… «Отдых, отдых».

Снова перрон, люди, лязг, визг, грохот, надтреснутый звон колокола… Снова дрожат натянутые над линией блестящие медные провода, снова приплясывают на них лунные зайчики. «Ростовский поезд подходит», — думает Иполитэ, потом говорит громко:

— Ростов подходит! Ростов подходит!..

И снова спешат, бегут, толкаются люди, и на минутку вздремнувший, чуточку замерзший Иполитэ снова согревается от их движения. Он спешит туда, где толпа гуще, где больше народу.

— Тяжело?

— Нет, сынок, не очень.

«Сынок, сынок…» — улыбается Иполитэ.

— Дайте, помогу донести.

— Не надо, сынок, мне тут два шага всего.

— Ну, ничего, передохните немного! — и Иполитэ вскидывает на спину неполный мешок…

Колеса высотой с человеческий рост медленно катятся по хребту линии, рельсы дрожат, прогибаются под их тяжестью, но не продавливаются — выпрямляются снова.

— Пропустите старуху, пропустите! — кричит Иполитэ.

— Спасибо, сынок! — кричит старуха из окна вагона и развязывает носовой платок, завязанный на десяток узелков… Потом протягивает деньги Иполитэ.

— Эти деньги добавь к тем, те — к другим и купи себе хороший кошелек, — смеясь говорит старухе Иполитэ.

— Андро, подай, Андро! — слышит Иполитэ. Он поворачивается: кругленький, как шар, мужчина средних лет, высунувшись из окна, кричит человеку, стоящему на перроне, тот поднимает тяжелый чемодан, просовывает в окно…

Иполитэ присматривается к этому Андро, видно, очень ленив и неповоротлив этот молодой мужчина по имени Андро.

«Андро, Андро!»

Потом вся станция кричит: «Андро! Андро! Андро!»

Иполитэ зажимает уши и снова отпускает, зажимает и отпускает.

«Ан-дро, Ан-дро», — кричат уши…

Снова идет Иполитэ сквозь гущу пассажиров, снова струится в нем людское тепло и улыбка играет на изможденном его лице.

— Носильщик! — зовет кто-то.

— Повернуться или не стоит? — раздумывает Иполитэ. — Вдруг он тоже, как этот из Атени, скажет: «Хорошо бы, да не под силу тебе…».

Идет Иполитэ.

— Носильщик! — опять зовет кто-то.

Иполитэ останавливается.

— Два чемодана… до гостиницы!..

«Не умеет разговаривать», — думает Иполитэ и идет к чемоданам. Продел веревку через ручки, потом пролез между чемоданами, присел на корточки, перекинул веревку через плечо и посмотрел на станцию, туда, на освещенные луной заснеженные горы. Потом заскрипели ручки чемоданов, веревка натянулась и горы медленно-медленно поплыли вниз.

«Хооп, xoп! Хооп, хоп!» Вниз, вниз сползают горы. Еще один раз. «Хооп, хоп!». И стоит Иполитэ, выпрямив спину. «Хооп-хоп! Раз, два, три, четыре, пять…»

И потопали чемоданы. «Хоп!». Шесть, семь, восемь, девять, десять… Отсюда до гостиницы тысяча метров… Две тысячи шагов Иполитэ… Два чемодана, на груди и на спине, как пресс, сдавили Иполитэ, и закапал пот с его косматых прядей…

«Я тебя знаю, знаю!.. Ты новый главный инженер нашего депо… Датико сказал мне на днях. Ты четвертый. Андро был первым… После Андро сменили троих, ты четвертый… Знаешь, какие ребята у нас в депо? Если нет, так обязательно должен узнать. Сорок первый год… Помнишь его?.. Эх, кто же его забыл, чтобы тебе не помнить… Помнишь! Так, наверно, помнишь и заявление наших двухсот ребят из депо: двести человек написали одно большое заявление в военкомат… На второй день его напечатали в газетах… Знаешь, заявление первым подписал мой сын — Андро Ломоури… Андро, главный инженер нашего депо… Я отец того Андро — Иполитэ… Из тех двухсот взяли тогда только сорок, их тоже не хотели отпускать, но они чуть не съели комиссара… В сорок третьем получил похоронную… Да! В сорок третьем… Интересно, что лежит у тебя в этих сундуках такое тяжелое! Книги, наверно. У Андро тоже много было книг, две тачки отвез я в городскую библиотеку».

По вокзальной улице идет пассажир в черной шинели, за ним Иполитэ, насквозь промокший от пота… «Семьсот один, семьсот два, семьсот три, семьсот четыре, семьсот пять…»

Чемодан за плечами тяжелее того, что на груди — перетягивает его. Иполитэ двумя руками давит на передний чемодан, но уравновесить груза не может. Что делать? Может, позвать его, попросить, чтобы помог? «Нет, нет, нет, он тоже не видал войны, наверно, и он, как тот из Атени, думает, что вся сила в коленях… Нет, сила не в коленях!.. Будь она в коленях, Иполитэ не сдвинул бы с места такую тяжесть. Сила в сердце, в сердце! А сердце большое у Иполитэ… Совсем не нужна твоя помощь, Иполитэ сам поправит чемодан на спине…»

Снова начали вырастать над ним горы. Сначала сполз со спины, коснулся земли один чемодан, потом и другой. Веревка перестала резать плечо. Иполитэ несколько секунд сидел на корточках и жадно дышал. «Хотя бы не обернулся!». Пассажир не оборачивался.

Иполитэ перекинул веревку с правого плеча на левое, еще раз вздохнул, и снова натянулась веревка… «Хооп, хоп! Хооп, хоп!» — горы опять поплыли вниз. «Хооп, хоп! Хооп, хоп!» — опять заскрипели ручки чемоданов… «Хооп, хот!» — Иполитэ выпрямился… «Хооп!» — Иполитэ и горы сравнялись… Пассажир обернулся, остановился. «Хоп!» — и снова зашагал Иполитэ. «Тысяча семьсот один, два, три, четыре, пять…»

Пассажир в черной шинели продолжает идти. Иполитэ за ним… «Тысяча восемьсот один, два, три, четыре, пять… Из тех сорока ребят только пятнадцать вернулись домой в сорок шестом. На остальных получили похоронки. Родные давно уже оплакали их, да и много прошло с тех пор, больше десяти лет… Но, знаешь, в прошлом году в это время вернулись Ладо Хмиадашвили, Серго Махаташвили и Котэ Гелашвили. На них ведь тоже в сорок третьем пришли похоронки, и разве кто надеялся увидеть их живыми?! Двенадцать лет справляли поминки по ним, а они вернулись… Каждого по три раза расспросил Иполитэ. Котэ Гелашвили все три раза повторил одно и тоже: «В сорок четвертом я собственными глазами видел Андро, он лежал в лазарете — подлечивал рану…». Если это неправда, мог же он сбиться, запутаться, запнуться хоть раз или сказать что-нибудь по-другому… Нет, нет, все три раза он так и сказал: «В сорок четвертом я собственными глазами видел Андро, он лежал в лазарете — подлечивал рану…». Тысяча девятьсот один, два, три, четыре, пять… Вот и гостиница. Скоро, скоро дойдем… Осталась совсем ерунда… Тысяча девятьсот сорок, сорок один, сорок два, сорок три… В сорок третьем пришла похоронка на Андро и остальных ребят… гостиница, вход. Пришли, пришли!.. Погоди, погоди! Подойдем ближе к лестнице, чтоб тебе легче было сойти!». И идет Иполитэ к лестнице, поворачивается спиной к гостинице, лицом к горам… «Вытащи правую ногу из стремени, так тебе удобнее сойти…». Иполитэ смотрит в сторону гор, но гор не видно… «Сойди, сойди!..» — говорит он и медленно опускается на лестницу… Сначала тот, что на спине, касается ступенек, потом другой, потом Иполитэ.