Сергей Минутин - Скульптор и Скульптура

— Действительно, — размышлял Сергей, — сердцу нужна энергия для вдохновенного труда, а мотору нужно топливо для работы. Мы ведь не говорим, что мотор трудится. Мы говорим, мотор работает. Топливо может быть любым: уголь, дрова, мазут, спирт.

А сердцу для труда еда вообще не нужна, ему нужно вдохновение, ему нужна энергия, ему нужно созвучие мыслей. Люди в творческом порыве о еде забывают напрочь. Они худеют, но при этом становятся здоровее, видимо, Бог видит тех, кто трудится и помогает им. Но труженики смотрят на тех, кто работает и ест, сердце отключается, приходит аппетит. Видимо, и здесь есть иерархия и важна мера. Служба, труд, работа. Что первично. Наверное, всё–таки служба.

Какой труд и какая работа может заставить одиночек трудиться и работать, более того, убивать друг друга? А служба может. Даже историки изучают и чтят в основном битвы, бои, войны. Почти все исторические измерения проводятся от одной битвы до другой, от одной войны до другой. Наверное, такое поминание войн и не даёт вырваться из замкнутого круга.

И уже новая мысль захватывала его, лишний раз давая ему понять, что для армии он уже потерян.

От службы он переходил к обдумыванию «поминок». Он размышлял, что поминки — это не стакан водки, выпитый не чокаясь, это нечто совершенно иное. Поминки — это волна, пронёсшаяся во времени, но волны не угасают совсем.

— Поминай, как звали, — многократно повторял про себя Сергей. Чем больше повторял, тем больше ему открывался истинный смысл определения, сильно отличавшийся от общепринятого: «было и сплыло». Как звали? Поминай, как звали, и круг будет вечным.

— Что мы можем потерять в нашей жизни, — размышлял Сергей, — только опыт. Свой собственный опыт, где–то берущий начало. Вспоминая имя, мы вспоминаем опыт носителя опыта, а может свой связанный с ним, а может себя в ушедшем и приходящим вновь? Но тогда поминки становятся самым уместным и нужным ритуалом на Земле, данный нам с одной единственной целью, собрать всех знающих ушедшего, чтобы они в «час поминовения» вспомнили его опыт. Думали о хорошем. Сказано же «о покойном либо ничего, либо хорошо». И сказано не случайно, плохой опыт тоже может вернуться вместе со своим носителем. Видимо по этой причине, есть дни обязательных упоминовений святых. Это особые дни, когда все души должны быть созвучны друг дружке, умиротворены и охвачены счастьем.

— А как надо поминать? — думал Сергей.

— Да тоже просто. Собрать всех единомышленников за одним столом для чистой и безгрешной беседы.

Подумав так, он вспомнил, что никогда не был на таких поминках. В лучшем случае, он безучастно стоял в толпе, вытащенный из дома ватагой «страждущих и верующих» и слушал «богослужение» священника, не очень разбирая смысл слов поминовения, произносимых им, в худшем наблюдал конвейер кормления, когда одна группа ест, а вторая ждёт.

Для Сергея наступило удивительное время. Это время носило название перестройки, и было точно таким же, как прошедшее «смутное», «переходное». Это было не настроение страны, это было его собственное чувство. Сначала он тосковал оттого, что рухнули устои. Затем обнаружил, что вечных устоев не бывает, и что перемены происходят постоянно.

Поговорка «чтоб вам жить в эпоху перемен» приобрела для него совершенно иной смысл. Жить в эпоху перемен — это большое счастье, если относиться к этой эпохе и переменам безучастно. Есть ли смысл в том, чтобы мешать переменам или наоборот торопить их. Всему своё время. Но в хаосе начинаешь видеть и ценить лучшее. Ценить то, что будучи вечным, не может ни уйти, ни придти. Лучшим Сергей считал несколько фильмов: «Мистер Икс», «Летучая мышь», венские вальсы, старые романсы и ещё многое из того, что позволяло ему забывать «напрочь», где он и кто он.

В фильмах, в вальсах проявлялась чарующая магия любви между мужчиной и женщиной. Чарующая магия танца.

Сергей искал и не находил лучшего способа найти и ощутить свою любовь, пусть на один вечер, чем в танце. Вечер танцев, ласк и поглаживаний. Это потом воспоминания, ирония, а сначала одно голое чувство причастности к одной большой сущности любви и танца.

Была суббота. В полку она имела кодовое название: мыльно — банный день. С некоторых пор Сергея просто выворачивало от армейских банных посиделок с водкой. Кроме того, опытным путём он выяснил, что во всех банях его «драгоценной» дивизии в большом количестве водятся вши. Путь опыта он считал самым правильным, видя «героизм» начальника медицинской службы, который опытным путём выявлял венерические заболевания всех гарнизонных шлюх. Но, после каждой бани у соседей вши его догрызали до остервенения.

Должность позволяла Сергею победить вшей в своём полку, он их победил и всем запретил «ходить налево». С начмедом было сложнее. Он был неисправимым бабником, и таким же балагуром. В итоге, его опыт и заразительный пример увлёк и Сергея, но в несколько ином направлении. Он решил выяснить, как и чем живёт творческая богема. Лучшего места для выяснения нюансов профессии, причём любой, чем баня, в России нет.

Сергей познакомился с известным художником, у которого была банька на берегу реки Турга в глухой деревеньке. В этой бане он прятался от супруги и её удушающей творчество деспотии. Художника звали Миша.

Конечно, одному Мише прятаться в бане было скучно. Друзья и подруги приезжали к нему в баню гурьбой. Подруг он называл ласково: «Мои натурщицы».

Название своё они принимали легко и радостно. Сергей сначала не понимал почему, но Миша ему объяснил, что женщине трудно раздеться в бане, играя роль любовницы или подруги. Натурщица и любовница, это разные вещи. Раздеться для дела, это почти долг для женщины. Это большая, оказанная ей, честь. Долг и честь раздеться и вдохновить художника. Миша утверждал, что их, его натурщиц, положение более завидное, чем его, Сергея, которого устав обязывает отдавать долг и честь любому «барану». Сергей надолго задумался.

Но потрясла Сергея не эта часть «богемной» жизни. Его потряс сам факт расслабления. Если в бане по — «армейски» основным атрибутом были выпивка и закуска, основательность постройки и какой–нибудь «новорот» для кичливости командира, то у художника было всё в точности наоборот. Это «наоборот» настолько радовало Сергея, что он с разрешения художника тоже стал иногда наведываться в баню со своими любимыми женщинами. Был как раз один из таких вечеров.

Зима. На дворе холод и снег. При виде бани художника его барышню, совсем недавно легко танцевавшую и верящую во всё сразу, а особенно в мечту о вечном счастье, охватил страх, который при входе вовнутрь перерос в стойкий ужас.