Сергей Минутин - Скульптор и Скульптура

Сергей даже завёл специальную тетрадь для снов. Каждое утро он начинал с записи очередного сна. Писал он быстро, часто лихорадочно, стараясь как можно более точно фиксировать увиденное и услышанное во сне: «Кочевые народы Востока под водительством воинственного племени монголов, как лесной пожар, стирали всё на своём пути. Монголы не понимали и не принимали оседлого образа жизни. Презирали всякую собственность и жили только степью и тем, что она давала. Они пили кумыс и ели только то, что можно было приготовить из молока тех животных, которых они пасли. Даже рыба и мясо в качестве пищи были у них не в чести. Мясо — потому что животных они считали частью своего живого мира, который нельзя разрушать, чтобы он не стал мстить, а рыбу — чтобы не быть привязанным к местам её обитания. Да и воду, в которой она плавала, монголы считали драгоценностью. Они даже не купались в реках под страхом смерти, чтобы не осквернять воду, которая так нужна для питья.

Они жили степью. Только воля и пространство. Только табуны сильного и здорового скота и такие же массы сильных и здоровых людей, способных перемещаться на огромные расстояния. Народам, дорожившим волей и степью, как они сами, монголы становились друзьями. Для остальных, привязанных к земле и своим домам, они были подобны пожару, раздуваемому порывом ветра, перерастающему в ураган.

Монголы не порабощали народы. Они их испытывали на прочность и верность своей степной идее. Они не меняли культуры народов, они просто не давали им жить в них, разрушая всё то, что было тленно, а нетленной оставалась только голая степь. Им, как степным детям, было интересно: будет ли вновь птица вить гнездо на пепелище?

Степные народы гнёзда разоряли, оседлые народы с тупым усердием их вили вновь и вновь. Но гнёзда становились всё хуже и хуже. Покорённые народы, будучи постоянно разоряемы, перестали стремиться к созиданию. Стать кочевниками у них не хватало сил, а дать отпор кочевникам у них не хватало воли. Исчезли ремесленники, а вместе с ними и многие ремёсла. Исчезли купцы и товары, исчезли каменные постройки. Зачем каменный дом, если завтра от него могут остаться только руины. Оседлые народы стали строить только деревянные дома с земляными полами. От прошлой богатой жизни в этих домах остались только резные деревянные ставни. На случай набегов оседлые народы рыли ещё землянки в лесу. Монголы добились своего: оседлые народы стали жить одним днём, и в этом дне единственным товаром была жизнь.

Для покоряемых монголами народов Афганистана, Индии, Китая, Руси, Венгрии, Польши — это был шок. Древнейшие народы, освоившиеся не только с землёй, но и с космосом, имевшие огромные библиотеки, составившие звёздные календари, вынуждены были вновь становиться первобытнообщинными племенами. Эти оседлые народы и до нашествия монгол часто воевавшие друг с другом, вдруг отчётливо увидели, что кроме материального ресурса, такого соблазнительного для них, есть ещё другой повод для войн. И таким поводом может стать идея. И что делать с такой мотивацией противника, которому интересна сама война, который, как река в период разлива, всё сметает на своём пути — они не знали.

Монголы принесли с собой чистую идею «дикого поля», дикой воли при своей абсолютной власти. Но самым страшным для оседлых народов, для элиты этих народов стало то, что у этой идеи оказалось очень много последователей, которым, как и монголам, были чужды ремёсла, книги и сама культура оседлого образа жизни, к которой по наивности их пытались приобщить мудрые братья по крови. Увы, большинство оседлых народов рады были жить так же, какой видели жизнь монголов во время набегов. Грабить и убивать, а затем делить добычу. Они видели только это, но не видели самой идеи «дикого поля». Именно они стали той Ордой, жадной и беспощадной, которую монголы использовали в своих целях для проведения своих идей.

Монголы были умны. Пройдя весь мир с Востока на Запад, создав империю больше Римской, они стали прекрасно разбираться в том, какой народ и чего стоит, а главное, на чём стоит.

Китайские мудрецы написали монголам конституцию. Монголы отдали дань уважения китайцам, и два народа соединились в один, образовав на территории Китая внутреннюю Монголию.

Иранский усул стал основой их международных связей, а в Индии они черпали вселенскую мудрость. Монголы избегали полного разрушения чужой веры и чужой культуры, черпая из каждой полной ложкой мудрость. Они не тянулись к оседлости, они тянулись к голому полю как основе для любого начала. Они пытались постичь покой, размышляя над знаниями каждого народа и синтезируя их, примеряли на свою империю. Им стали известны все плюсы и минусы как кочевой, так и оседлой жизни.

В оседлой жизни они находили покой, но только до поры разлагающего влияния жадности и корысти. Эти два порождения оседлой жизни делали быт её приверженцев ещё хуже быта кочевников. Монголы быстро нашли это слабое место оседлых народов. Но ту степень, до какой может доходить жадность и корысть, они поняли только на Руси.

Столкнувшись с кочевыми народами Руси — татарами, черкесами, казахами, чеченцами и другими, монголы к своему удивлению узнали, с какой лёгкостью князья, ведущие свой род с каких–то западных земель, но почему–то называемые русскими, уничтожают свои народы, свои города и друг друга. С какой лёгкостью они нанимают один народ идти войной против другого единокровного народа, нанимают их для войн одного княжества против другого, имея в этих княжествах даже многочисленных родственников.

Родовые и межродовые распри для монгол новостью не были, новостью стало отношение к своему собственному народу. Эти князья убивали не только друг друга и свою родню, могущую наследовать их власть, они уничтожали сам народ. Монголы же к народам относились почтительно, как к курице, несущей золотые яйца.

Монголы быстро поняли всю пропасть между единым народом, живущим по разным княжествам, и их князьями, так бездарно управлявшими этой огромной территорией, и увидели лёгкую добычу, которая сама шла в руки. Жадность и корысть князей давала монголам надежду на то, что они просто перейдут к ним на службу, станут чиновниками за простое право обирать русский народ, что они делали и без монголов, но что им становилось делать всё труднее и труднее по мере самосознания народом самого себя. Что же касается народа, то с помощью тех же князей этому народу, в рамках идеи «дикого поля», нужно было просто объяснить, что жизнь в юртах часто бывает более безопасной, чем жизнь в домах при таких князьях. Монголы отнеслись к этой мысли как к своей освободительной миссии по отношению прежде всего к русскому народу. Они объединили русский народ, сделав его правителей — князей своими чиновниками. Народ стал объединяться против власти под началом монголов.