Сергей Минутин - Скульптор и Скульптура

Паниковский: — А вам, Бендер, что ближе?

Бендер: — Мой папа был турецко–подданный, поэтому я привык совмещать и то, и другое с общим благом всего человечества.

Балаганов: — Как это?

Бендер: — Я разовью свою мысль, когда–нибудь она дойдёт до вас. Итак, что мы имеем? На одном полюсе — «большинство» из народа, на другом — меньшинство недобитых собственников. Большинство из народа придумало столько новых видов социальных услуг, что уже успело выдохнуться, так и не претворив и половины из них в жизнь. Меньшинство собственников имеет столько денег, что не знает куда и на что их потратить. Обе стороны нуждаются в нашей помощи. Обе стороны нуждаются в наших молодых и здоровых силах.

Паниковский: — Я уже стар.

Бендер: — Паниковский, хватит ныть. Вас, Паниковский, придётся временно закопать. Пока все были зрячи, а вы слеп — было ваше время, теперь нужно прозреть вам, а другим ослепнуть — это будет наш вам гонорар за вашу безвременную кончину. Пышных венков, горьких слёз и рыданий не обещаю, но лежать, Паниковский, вы будите на холмике, солнышко будет согревать вас своими лучами. Через сотню лет, а может быть и раньше, вы, Паниковский, выпотрошите все карманы. Это обещаю вам Я, Остап Ибрагимович Бендер.

А пока вы будете нежиться в солнечных лучах, нам с Шурой предстоит трудная и опасная работа. Шура, вы готовы к трудной и опасной работе?

Балаганов: — Всегда готов.

Бендер: — Итак, Шура, как единственные и самые любимые дети лейтенанта Шмидта, мы с вами, Шура, сегодня учреждаем Союз молодёжи, и ваша, Шура, готовность, прозвучавшая в словах «Всегда готов» должна стать нашим знаменем.

Впрочем, посмотрим, есть ещё и дети, а там, где социальные услуги, всё лучшее — детям. У вас, Шура, есть дети?

Балаганов: — Нет.

Бендер: — Тогда тем более, отдайте им свой лозунг. Будем, Шура, скромнее. Например, «Наш союз — это молодость мира, и его возводить молодым». Паниковский, не спите, вас ещё не закопали, и помните, вам придётся обирать тех, кого «освятит» наш Союз. Шура, вам поручается возглавить это нелегкое дело: молодость, энтузиазм, строительство нового мира.

Паниковский: — А городового вернут?

Балаганов: — Паниковский, как вы можете, в такую минуту…

Паниковский: — Я ему исправно платил, а он исправно брал.

Бендер: — Паниковский, определитесь с выбором. Или вы хотите быть среди тех, кто платит, или среди тех, кто берёт.

Продолжим заседание, господа присяжные заседатели. У меня, как вы понимаете, самая трудная задача — расчищать молодым дорогу. Молодым, так сказать, везде у нас дорога. Короче, Шура, вы начинаете приставать ко всем, от лица Союза молодёжи с просьбами дать на дальнейшее развитие социальных благ, а я от лица Союза начинаю интересоваться, почему не дали, куда дели, где наши деньги?».

Дальше в записной книжке шли имена и фамилии, а рубрика называлась «Счётная палата О. Бендера», но это другая история.

Пока Иван на острове изучал записную книжку Остапа Бендера, кое–кто в стране опыта постигал мудрость книг Ильфа и Петрова, которым когда–то удалось проникнуть в мысли Остапа через текущие мысли страны опыта того периода. К великому счастью правительства страны опыта, народ этой страны не видел «дальше своего носа» ничего, и, например, беспризорные дети на улицах воспринимались как наследие свергнутого режима. Режимы менялись часто, поэтому и детишки росли в основном самостоятельно. Один из последних режимов в стране опыта носил название — коммунистического.

Но кое–кто был чертовски любопытен, проводил аналогии и делал сравнения: такой, понимаешь, паразит на теле страны опыта. Так вот, он вычитал в книге Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев», что во времена Остапа тоже были беспризорные дети — сироты, только тогда как тяжёлое наследие царского режима. Режимы поменялись, наследие осталось. Этот кое–кто задумался, режимы из кожи вон лезут, спасают страну опыта и беспризорных детишек, а она во всё тех же волнах. Если бы дети не подрастали, возможно, всё было бы нормально.

От попрошаек беда не велика, но они, чёрт бы их побрал, растут, а дальше: «А что, папаша, не плохо бы нам винца выпить», а ещё дальше, страшно подумать: голубые воришки, гиганты мысли, духовные лица с принципами о тайне исповеди и т. д., вплоть до членов правительства и депутатов Государственной Думы.

Замечу, что в стране опыта все верили только «своим» мыслям. Но по мере событий на острове и прозрения Вани вдруг многие начали соображать, что эскиз утверждён, и нужно только нарисовать «картину», но в стране опыта рисовать было решительно некому. Эскизы же делали все кому не лень. Но опять же, кто–то всё время смеялся над теми, кто делал эскизы.

Действительно, что можно написать в деревне с названием «Переделкино»? Там можно только вечно править и переделывать эскизы. Или, например, «Планерское», — название непонятное, то ли «План», то ли «Планер», в любом случае «пролетает».

Был когда–то в этой стране царь, который сбежал от своей дворни даже из Москвы на невские болота. Так и там ему покоя не дали, вся дворня из столицы за ним потянулась и целый город там построила. Героический был мужик, «умнущий», ни чета нынешним. Ведь додумался же, что для развития страны надо столицы менять, а дворня всегда к вождю прибьётся. Вот это был сюжетец. Один граф его хорошо описал, но истину не всю показал, главное пропустил.

Словом, кое–кто в очередной раз решил спасти страну опыта. Он быстро нашёл Кису, ныне довольного, обогащённого новым опытом, данным ему Остапом, мудрым так сказать, техническим руководителем. Кисе в новом времени жилось как никогда хорошо. Он заседал в Государственной Думе, где просил подаяния на французском, на немецком, на английском и, по случаю, на других языках, словом, жизнь удалась.

Недалеко от Кисы во всю рулил Паниковский, рядом с которым крутился и Балаганов, русская, девственно чистая душа. Паниковский, наученный «гусём» тому, что красть бывает опасно, отдал все недра страны опыта Балаганову, разумно полагая, что кто–то их считает, следовательно «придут за объяснением в другом месте», но на всякий случай провозгласил недра своей собственностью, а вдруг не придут.

Сам же Паниковский возглавил то, что производит «эфирный» продукт, ну там электростанции, теле– и радио- каналы и т. д. Он правильно полагал, что в случае объяснения в другом месте, поди разберись, сколько чего было и сколько осталось, особенно если всё то, что производило, закрыть, а бумаги потерять. Паниковский развернулся не на шутку, Остап держал слово.

Но это знал Ваня на острове, а кое–кто думал, что всё под контролем. Какой контроль, если Паниковского так пригревало солнышко на холмике, что он решил вспомнить все свои обиды в кратчайшие сроки. Но возникал другой вопрос: «А на хрена это надо Остапу, да ещё через 100 лет?» Если Остапа деньги не интересовали в принципе тогда, то едва ли они его интересуют и сейчас. Другое дело идейная борьба за денежные знаки.