Владимир Скороденко - Спасатель. Рассказы английских писателей о молодежи

— Вот…

— Да, да, я знаю. — Мистер Редлингхойс говорил по-английски четко и бегло и в отличие от своих соседей лишь с еле уловимым южноафриканским акцентом. — Подписано, я полагаю, Тарбэджем?

— Да, сэр.

Тим дернулся и покраснел. Совсем не так он должен обращаться к бурскому фермеру, но Редлингхойс держался с ним как старший чином офицер, и Тим невольно ответил ему как начальству.

— Ну-с, так вы, наверное, хотите начать обыск? Вы, я думаю, уже побывали у мистера Люйта и мистера Ван Доорна?

— Да. Мы только что с фермы мистера Люйта.

— И ничего не нашли там, конечно. Здесь вы тоже ничего не найдете. Вам не кажется, что было бы умнее пожалеть свое и наше время?

Тим услышал, как сзади него Ролт резко втянул в себя воздух. Ролт был в некоторых отношениях неплохим сержантом — он в избытке обладал свойством, которое делает британского солдата таким грозным противником, — ксенофобией островитянина, тщательно культивирующего в себе инстинктивную ненависть, недоверие и презрение ко всем иностранцам. Ролт, наверное, был бы доволен, если бы лейтенант как следует врезал этому наглому буру, возможно, он даже считает, что это нужно сделать невзирая ни на какие последствия, и будет презирать Тима, если тот не ударит Редлингхойса.

И вдруг — уже не в первый раз за время службы в армии — Тим почувствовал, что он в тупике. Что бы он ни сделал, его непременно осудят и начальство и подчиненные, а если он не сделает ничего, его опять же осудят. Здесь повторялось то же, что на Кипре, а он устал, устал, устал. У других в его возрасте работа как работа, четко очерченные обязанности, и, если их добросовестно выполнять, можно преуспеть в любой из областей, а он…

Острее, чем когда-либо, чувствуя утомленность и жажду — оба фермера, как Люйт, так и Ван Доорн, не позволили солдатам наполнить водой фляжки, — Тим устало, почти просительно, произнес:

— Послушайте, мистер Редлингхойс, пожалуйста, не усложняйте дела. Нам совсем не нравится устраивать обыски… поверьте мне. Но у нас приказ, полиция нас контролирует. Мы ведь просто выполняем их распоряжения, вот и все.

Редлингхойс взглянул на него с неожиданным интересом, что-то похожее на насмешку мелькнуло в его глазах, может быть, он даже сочувствовал лейтенанту, а может, обдумывал какую-то мысль. Затем он сказал:

— У вас есть ордер. Помешать вам я, во всяком случае, не могу.

— Да, но…

— Вас будет сопровождать мой управляющий. Если солдаты что-нибудь сломают или украдут…

— Не беспокойтесь, ничего такого не случится.

— Что ж, очень хорошо.

Обыск проходил так же, как на предыдущих фермах, — по всем направлениям разослали небольшие группы солдат, а работники показывали им дорогу и заодно следили за ними во все глаза. Ролт занялся службами; Тим — самим домом. Редлингхойс лично провел его минимум через пятнадцать больших, красиво обставленных комнат, и наконец они вышли во внутренний двор, мощенный наподобие испанских патио и сплошь оплетенный ветвями бугенвилли, среди которых яркими огоньками горели пурпурные цветы. Журчала вода в фонтане из итальянского мрамора, возле стены под тенистым манговым деревом висели качели с навесом. А на качелях сидела темноволосая девушка в шелковой полосатой пижаме; тихо покачиваясь взад и вперед, она лишь раз мельком взглянула на вошедших.

— Дрина, у нас обыск. Но ты не волнуйся. — Редлингхойс повернулся к Тиму. — Это моя племянница — Андрина Ван Доорн. Вы уже побывали сегодня на ферме ее отца. Ну теперь, по-моему, вы осмотрели все. Вы удовлетворены?

— Мне придется подняться на крышу.

— Если вам этого хочется, — сказал Редлингхойс таким тоном, будто ублажал капризного ребенка, — я, разумеется, пошлю за лестницей слугу. Не угодно ли пока выпить?

— Как вы думаете, не могли бы мои люди наполнить у вас фляжки? — с надеждой спросил Тим.

— Боюсь, что нет. У нас сейчас перебои с водой, — вежливо, но решительно отказал Редлингхойс.

Он тронул Тима за плечо и подтолкнул к стулу, стоявшему возле качелей. Потом он повернулся и что-то прокричал в полутьму дома. Тим неохотно сел, и девушка на мгновение подняла глаза и оглядела его холодно, с враждебным безразличием. Затем, не говоря ни слова, она принялась с демонстративно презрительным видом полировать кожаной подушечкой свои ногти. Из дома вышла служанка в белом крахмальном платье, она принесла янтарный кувшин с ледяным апельсиновым соком — из крохотных плодов nartji приготовляли самое вкусное питье в протекторате, — и Редлингхойс налил стакан и протянул его Тиму.

— Я предложил бы вам чего-нибудь покрепче, да вам, наверное, не полагается при исполнении обязанностей пить спиртное.

— Мне и вообще-то пить не полагается, пока мои солдаты не напоены.

Тут Редлингхойс впервые улыбнулся; умное узкое лицо просияло насмешливым оживлением:

— Об этом, право, не стоит тревожиться.

Он сел на качели рядом с племянницей, и на какое-то время в патио стало тихо, лишь еле слышно поскрипывали качели да журчала вода в фонтане.

Тим потягивал холодный апельсиновый сок, и ему было хорошо и покойно, его окутало какое-то предательское умиротворение. В первый раз за много недель попал он в дом, где жили только штатские, в роскошный дом, по его меркам, и странное, томительное, завистливое чувство охватило его. Ему мучительно, до боли захотелось хоть немного передохнуть от Ролта и солдат, от Тарбэджа, от серой и нудной казарменной жизни, и он уже почти не думал, что Редлингхойс — враг и заслуживает еще меньше доверия, чем Люйт и Ван Доорн. Враг-то он официально, успокаивал внутренний голос; лично между вами нет ведь никакой вражды. В отличие от Люйта и Ван Доорна такой человек, как Редлингхойс, способен понять, что не все, кто носит военный мундир, одинаковы.

— Хорошее у вас имение, мистер Редлингхойс.

— Да, неплохое. «Моолфонтейн» в переводе значит «Красивый родник». Одна из самых старых ферм в Клипсваале, прежде принадлежала моему отцу, а еще раньше деду.

Тим кивнул, и они снова помолчали.

— Как вы считаете, найдете вы его?

Вопрос был задан таким мягким тихим голосом и в то же время так внезапно, что, не успев подумать, Тим ответил правду:

— Скорее всего нет… Но мы приложим все усилия, — поспешил он добавить с явно наигранной воинственностью.

Редлингхойс, казалось, всерьез обдумывал его слова; он качнулся взад-вперед, качели скрипнули сильней. Племянница лениво продолжала отделывать ногти, но Тим — передохнув, он снова стал внимательным — заметил, что руки девушки слегка дрожат.

— Я знал Холтье. Отца его я тоже знаю. Видите ли, их ферма принадлежит мне. Холтье-старший — мой бейвонер… Впрочем, вы ведь не понимаете по-голландски. Он арендует у меня землю исполу.