Владимир Скороденко - Спасатель. Рассказы английских писателей о молодежи

— Рассказывать, — усмехнулась она. — А что еще рассказывать? Она пощипала струны раз-другой и больше и не подходила к этой самой арфе. А ведь новая была арфа, прямо из ящика!

— Прямо из ящика! — передразнил он и, не найдя, что бы еще сказать поязвительней, откинул голову назад, захохотал. А дым все поднимался над оградой и уплывал в небо, и ему тоже хотелось поскорей отсюда убраться. Но сейчас те люди взывали к нему, чтобы он их защитил. К тому же нападки старухи придали ему сил. Она снова отвернулась и, что-то бормоча про себя, стала вытаскивать из угла сарая какие-то вещи.

— Походы! — презрительно фыркнула она и потрясла у него перед носом смятой палаткой. Снежная белизна палатки ясней ясного говорила, что ни в каких походах она не бывала.

— Все равно… — начал мальчик.

— Что все равно? — вскинулась старуха. — Может, они разбивали лагерь в саду за домом?

Мальчик перевел дух. Закричал:

— Вы ничего про это не знаете. Я с ними ходил! Хватит поливать их грязью! Я всюду с ними ходил!

В саду вдруг стало тихо. Пальцы старухи замерли, она уже не теребила палатку. И она сама, и мальчик словно застыли. Но перед домом, в битком набитом фургоне зашевелились грузчики. Слышались шарканье, глухие удары — это они устраивались поудобнее, вытягивали ноги, задевая мебель, и снова все стихло.

— Я с ними и ходил и ездил! — крикнул мальчик, мотая головой и размахивая руками. — Они всюду побывали.

— Может, они весь свет объездили? — усмехнулась старуха.

— Да нет. Всю Европу.

— А, Европу! В горах были, да?

— Были. В Швейцарии.

— И лазили по этим самым горам? Разбивали лагерь и лазили по горам? Смех, да и только. Здесь они никуда носу не показывали. Ну, потише, потише. Больно ты горячий. Сядь лучше посиди.

У него и вправду щеки так и горели, глаза щипало. Казалось, он с трудом сдерживает слезы. Он присел на край старого ящика, отвернулся от старухи. А ее воинственный пыл уже погас, она сложила руки на груди и смотрела теперь куда-то поверх ограды. Палатку она бросила, и та валялась у них под ногами, точно огромный растоптанный цветок. Горные башмаки лежали на земле, уныло поблескивая шипами.

— А девчонка тоже там была? — осторожно, уже без ехидства спросила старуха.

Он кивнул. Немного погодя она тоже села, скрестив ноги, подперла подбородок темной костлявой рукой, под ногтями чернела набившаяся земля. Долго, пристально смотрела она куда-то поверх ограды.

— А какой вид с тех гор! — воскликнула она наконец своим хриплым голосом.

— Да, — сказал мальчик. Он ничем себя не выдал.

— А даль-то какая, даль! — скрипучим голосом сказала старуха и вытянула большую руку с растопыренными пальцами.

Мальчик повернул голову, опасливо на нее поглядел и успокоенный снова отвернулся.

— Там далеко не видать, — хмуро сказал он. — Когда опускается туман, свою руку и то не увидишь.

Старуха досадливо отмахнулась.

— Да, да, — устало сказал мальчик. — Бывает, ждешь-ждешь просвета или окна… иногда несколько часов, а то и несколько дней…

— Да… просвет, — сказала старуха и вся подалась вперед, — заглянешь в этот просвет одним глазком. А все лучше, чем ничего. Ну и что тогда?

— Тогда видишь, что там можно увидеть. Может, другую гору, может, краешек долины и какой-нибудь дом. А может, просто голубой клочок или зеленый.

— Краешек водопада, да?

— А то корову или человека.

— И надо только выйти из этой палатки?

— Что?

— Сидишь себе в палатке. А потом выходи и гляди в просвет?

— Ну да.

— А палатка… ее где ставят? Ищут ровное местечко на горе?

— Бывает. А может, просто выступ, узкий такой выступ, а под ним пропасть сотни футов глубиной.

Старуха присвистнула сквозь зубы и потерла локти, будто ее вдруг прохватило ледяным ветром.

— А перед тем как. выйти, делаешь дырочку в палатке, щелку и глядишь наружу? — требовательно спросила она.

— Вроде так.

Старуха глубоко, тяжко вздохнула.

— Глядишь одним глазом в щелочку в палатке. Потом выходишь наружу, а кругом туман… и ждешь, может, и не один час, покуда можно будет глянуть в окошко, в просвет?

На этот раз мальчик промолчал.

— Господи… помилуй… нас… грешных! — воскликнула старуха раздельно, с силой выговаривая каждое слово.

Она долго, неотрывно глядела вдаль, губы ее сурово сжались, глаза сузились. А меж тем все перед ней было ясно и мирно. Сады чем дальше, тем казались все меньше, каменные ограды словно белые полоски, а зеленые и черные заборы — что частые гребни. Неподалеку, мягко ступая по искусственной горке, прошла большая белая кошка, приостановилась, понюхала лиловый цветок, двинулась дальше и снова остановилась, хвост у нее слегка подрагивал. А кругом на редкость тихо, воздух совсем недвижный, и тоненькая струйка дыма поднимается теперь прямо вверх, в небо, не отклоняясь ни вправо, ни влево. Синие тени листьев переводными картинками отпечатались на выкрашенных белой и розовой краской дверях.

— Не говори мне про ветер! — вдруг выкрикнула старуха.

Он в испуге дернул головой, обернулся. Даже руку вскинул, заслонился локтем, словно защищаясь.

— Как туман растает, поднимается ветер! — опять закричала старуха. — Ветер еще хуже. Послушаешь его, чего только не услышишь. Уж он и стонет, и вздыхает, и рычит, и охает, и плачет! Такое разве забудешь? Двадцать годов миновало. А думаешь, что изменилось? Ничего — до сих пор все слышу!

И она постучала кулаками по ушам. Мальчик всем телом отвернулся от нее, только головы еще не повернул и не отвел взгляда. На несколько минут и он и старуха словно застыли — мальчик в упор смотрел ей в лицо, а она, сжав голову руками, с невероятным напряжением вглядывалась в даль, словно хотела проникнуть сквозь эту мирную картину в глубокую глубь, во что-то невыразимо мерзкое.

Мальчишка с трудом удержался и не завопил, но вдруг лицо ее изменилось. Она уже опять смотрела на ограду, на кошку, на пестрые камни. Уронила руки на колени и чуть повернула к нему голову.

— Ну а ты… ты-то ничего не слышишь, — язвительно сказала она. — Разве что, может, музыку… арфу.

Он слабо улыбнулся. Опасливо повернулся к ней, разогнул шею, она совсем занемела, будто ее свело судорогой. Самый воздух вокруг опять был заряжен насмешкой, и от этого ему снова становилось легче дышать. Он уже снова чувствовал, что они ровня. Но вот старуха хлопнула себя ладонями по коленям, порывисто встала и принялась сортировать все, что еще не успела разобрать в сарае.

— Гляди-ка, это вот для грузчиков… остальное на свалку, — сказала она, покончив с работой. — Ну где же ты? Поди скажи рабочим или, может, сам по одной вещичке все перетаскаешь?

— Сами им скажите, — отозвался мальчик; он уже стал понимать, что к чему.