Михаил Васильев - Рынок

— Считаете, что это действительно всего лишь манекен?

В коридоре генерала окружила свита.

— Анализируйте, анализируйте его речь, — доносился генеральский голос. — Кто тут из вас психолог? Я приказывал сделать психотест поведения данного заключенного.

— Кое что уже понятно, — слышалось в ответ. — Из диалога ясно, что осужденный не может сосредоточиться на предмете разговора, путается, не способен обрабатывать поступающую информацию. Его интересы сводятся к агрессивным действиям, происходят периоды злобного аффекта. В общем, похоже на приближающуюся гипоидную шизофрению…

— Столько набилось народу и не могут обнаружить одно пугало из телевизора, — перебил его генерал. — Ищите его, где–то этот Курощуп провода своей аппаратуры воткнул. — Эй, ты! — выкрикнул он Радисту. — Выключи звук, чтобы Курощупов нас не слышал.

Радист пожал плечами:

— Выключу, только и мы его слышать не сможем. С обеих сторон звук отключается.

— Ну и не надо. Пусть в ЦОРМе это чучело слушают и записывают. Как, технически, ему возможно выйти на эти камеры?

— По–моему никак, но он все же умудрился. Может, через спутник по скайпу? Курощуп ведь подлинный электронный варщик. Или через вай–фай, только, конечно, не в нормальную розетку воткнулся, а провод нашел непонятно где, и сам подключился.

— Наверное, проник в запертый подвал через какую–то нору и сидит спокойно, — произнес Бакалов, из коридора глядя на Курощупова, беззвучно шевелящего губами на мониторе. — Поговори, поговори, скоро передо мной не таким будешь стоять, — Генерал прицелился в него пальцем, воображая, что стреляет. — Вот бы так его снять! Что же там лежит? Вроде, действительно манекен… Все, отправляемся в министерство, нужно срочное разрешение вскрывать частные подвалы, склады, магазины. Жизнь сотрудника в опасности! Остальным искать эту крысиную нору.

— Хорошо бы хоть утром, когда рыночные придут, заставили их пооткрывать все свои лабазы, — заметила Бригита.

Непонятная ночь продолжалась. В соседних кабинетах всех выгнали, стало тихо. Звук телевизионного Курощупова сильно приглушили, но тот сам почти ничего не говорил. Сейчас он, закусив сигару, что–то собирал, паял, только иногда поднимал голову и произносил что–то короткое, неслышное. Елисей неожиданно сказал:

— Да, здесь мной как рыночным специалистом не заинтересовались. А я сегодня все вспоминаю про рынок. Удивительно, но оказалось, что в прошлой жизни даже нескучное, такое веселое происходило. Помню, как–то вышел из колбасного павильона и вижу, на крыльце на перилах прыгает галчонок.

Елисей вспомнил: чистенький, блестящий, будто новый. Какой–то мультипликационный.

— Совсем меня не испугался. Стал клевать кусок колбасы, что мне добавили в довесок. Только оказалось, при этом колбасу не ест, а балуется: расклевывает и разбрасывает крошки. Галку, которая не хочет есть, пришлось увидеть впервые в жизни. Оказалось, галчонок живет здесь же, в картофельных рядах. Ведет себя по–хозяйски и даже пытается таскать у продавцов блестящие червонцы.

Елисей пытался принимать участие в судьбе галчонка, но тот и сам по себе чувствовал на рынке прекрасно. Торговцы картофелем прозвали его Кешкой. Один картофельный мужик говорил, что зимой галчонок залетал в пивную напротив. Там его тоже полюбили, пытались угощать. От водки Кешка отказывался, а пиво пил.

Елисей остановился у двери, глядя в пустой теперь коридор. В конце его только сейчас заметил окно наружу, на улицу. Другое, совсем не такое слепое, как в комнате Радиста. На улице начинало светлеть. Небо стало ровного темно–синего цвета, будто новая, только что отмотанная ткань.

— Смотрите! — внезапно и так громко крикнул Радист и прибавил звук.

— …Мой вертолет? — услышали все. — Не забывайте, мне подойдет только голубой. Ну, можно синий.

«Кажется, сейчас будет про уровень грецкого ореха!» — неожиданно все понял Елисей.

Жизнь крутилась, перематывалась во второй раз. Возникла полная тишина, и Курощупов смотрел молча. Рядом с ним — манекен, который столько раз принимали за неподвижного Москвичева, вверху — кусок жестяной трубы с вентиляционным люком. Специалисты с рынка много раз пытались угадать, где это, в каком месте. Сейчас Курощуп ухмыльнется.

Курощуп послушно ухмыльнулся:

— Цело это туловище с интеллектом, близким к уровню грецкого ореха, — Виртуальный, несуществующий нигде человек закурил сигару.

— Это запись на удаленном доступе, — заговорил Радист. — Их высокоблагородие, господин генерал беседовали с записанным, ненастоящим Курощупом.

— Курощупов еще в начале ночи, наверное, ушел, когда мы его кино стали смотреть, — заметила Бригита.

— Зря щемился здесь столько времени ментовский народ, — добавил к этому Радист.

Елисей встал и вышел. Радист спросил вслед:

— Вас ведь, кажется, Елисей Кимович зовут? А я почти тезка. Евсей.

— Волк тряпошный этот Москвичев! — опять заговорил Курощупов. — Я человека от говнюка сразу отличаю…

В торговом зале стало неожиданно светло. Сверху упал и со звоном разлетелся осколок стекла. Рынок просыпался, шевелился. Полиции не стало, из открытых складов выносили ящики, среди ручных телег медленно, рывками продвигались грузовики. Елисей купил хлеб; теплый, прижатый к груди, тот ощущался живым. В голове звенело после бессонной ночи. С автостоянки тронулась «Мазда», за ней, одна за другой — сопровождающие машины. Увидел Лаврика Репеева, тот стоял на середине пешеходной лестницы на гладком спуске для инвалидных колясок.

— Я тоже сейчас домой. Все постепенно рассасываются, — устало произнес тот. Глядя на хлеб, добавил: — Надо мяса купить. В воскресенье — на природу, на шашлыки. До этого Курощупа, конечно, схватят. Никуда он не уйдет, поймают или сам появится, выпрыгнет, как жид из табакерки. Видел я такое, поднимались правдолюбцы, такие герои против системы. Но она всегда побеждала, эта самая система, из нас негероев состоящая. К сожалению… — неожиданно закончил Лаврик. Махнул рукой, пошел.

Слышался утренний хриплый мат грузчиков. Будто муравьи, они толкали доверху груженые телеги в разные стороны, не обращая внимания на автомашины. Плотная, но двигающаяся в разные стороны, толпа. Какой–то старый грузчик с длинными седыми волосами осторожно спускал тяжело нагруженную телегу по инвалидному спуску, на котором недавно стоял Репеев. Елисей внимательно смотрел на него, затем на странный рекламный плакат с надписью «Поребрик тротуарный», потом достал стартовый пистолет, маленький, похожий на плоскую планку с ручкой, и выстрелил. Выстрел этим утром прозвучал неожиданно громко.

— Стоять! — крикнул Елисей.

Все вокруг замерли, даже остановились машины. Из ближайшей «Газели» высунулся кто–то смуглый, небритый, смотрел с недоумением. Седой грузчик выпустил тележку, та, набирая ход, выехала на дорогу, проехала среди автомобилей и с лязгом ударилась о прилавок. Старик медленно шел за ней, потом на нее сел.