Прот. Савва Михалевич - От сокровищ моих

Вскоре судьба приготовила Махову новое испытание. Его с группой однопризывников отправили в неспокойный Дагестан. Пробыли они там с апреля по сентябрь. За это время часть потеряла пятнадцать человек, это в мирное-то время! Дважды Сергей участвовал в операциях по ликвидации банд боевиков. Для него всё закончилось благополучно. Появился опыт. Молодой солдат понюхал пороху. В трудные и опасные моменты Махов усердно молился и даже подбадривал некоторых оробевших товарищей. Вскоре по возвращении с Кавказа началась демобилизация. Отслуживший солдат поехал в Москву и устроился в столичную милицию. Его взяли в ППС и дали отдельную комнату в общежитии на окраине столицы. В этом заведении жила пёстрая публика: торговки с ближайшего рынка, рабочие-сезонники из Метростроя, нацмены из бывших советских республик и иностранцы (китайцы и вьетнамцы). Обстановка шумная, крикливая, беспокойная.

В свободное время Сергей посещал московские храмы, поражаясь их архитектурному величию, художественной отделке и великолепному пению. Каждый монастырь, каждый храм имел свою интересную неповторимую историческую судьбу. Масса русских государственных людей и выдающихся деятелей всевозможных направлений были связаны с ними своими корнями: здесь крестились, молились, окормлялись и часто погребались на храмовых погостах. Юный милиционер видел среди молящихся много молодёжи. При некоторых храмах имелись приходские школы не только для детей, но и для взрослых. В одну из таких школ записался и он. Здесь преподавание Закона Божьего было поставлено столь успешно, что через год учащиеся неплохо разбирались в церковной службе, имели понятие о православной догматике и церковной истории. Поощрялось участие в богослужениях в качестве певцов, чтецов, пономарей и алтарников. Разобравшись в уставе, Сергей полюбил богослужения. Он выучился читать по церковнославянски. Ранее особых музыкальных данных не проявлял, но тут начал постигать и азы церковного пения.

Между тем, милицейская служба его всё более разочаровывала. Он многое узнал и увидел. Наряду с немногими честными правоохранителями встречались наглые взяточники и мздоимцы, «крышующие» наркоторговлю и проституцию. Служба оказалась трудной, нервной, утомительной, подчас опасной. Хуже всего было то, что и на отдыхе в общежитии его всё время тревожили. Зная, что Сергей милиционер, к нему всё время прибегали для решения домовых конфликтов. Он устал разнимать соседские драки и улаживать семейные разборки. Вскоре Махов понял, что выбрал не своё дело и, после некоторого колебания по совету духовника (преподавателя в воскресной школе) ушёл послушником в один из столичных монастырей.

Иоанн Златоуст говорит: «Как выбегают из горящего дома желающие спастись, так и из городов, где процветают беззакония, неправда и разврат, любители богомудрия и благочестия бегут в пустыни, ибо погибающих много, а спасающихся мало». Сергею не удалось избежать колебаний в преддверии столь ответственного и решительного шага. Да и вряд ли другой на его месте их избежал. Он знал, что монастырь посреди столицы, как раз и является образом пустыни прошлых веков и в нём не слышен гул житейского моря. Его весьма ободрило следующее высказывание святого Макария Великого: «Монахи из моря злобы и бездны тьмы, из глубин берут и выносят камни, жемчужины, поступающие в венец Христов, в Небесную Церковь, в новый век, в цветоносный град, в ангельский собор». Это было сказано, как будто про Сергея Махова. Вспоминая пенсионерок на вокзале, продающих «зелье» подросткам и молоденьких хохлушек, торгующих собой, которых без конца забирали в милицию, а затем отпускали, он чувствовал своё бессилие сломать этот порочный порядок. Он был слишком маленьким винтиком в системе, которую следовало поменять. Ему в голову стали приходить мысли о том, что борьба со злом может принимать разные формы. Может быть, для него более подходящий путь – спасение личное и через этот подвиг помощь другим людям.

Духовник поддержал его намерения, но предупредил, что на монашеском пути новобранца поджидают свои трудности и ловушки, может быть, даже более коварные, чем в миру. «После семидесятилетнего периода атеизма мы снова пытаемся наладить монашескую жизнь, а преемственность-то нарушена. Очень немногие теперь способны идти верным путём к личному спасению, а тем более, вести других» – говаривал батюшка. «Что же делать, как быть?» – вопрошал Сергей. «Молиться. Просить у Бога наставника и читать Святых Отцов, чтобы учиться у них и по ним сверять свой путь». По мере сил новичок следовал совету духовника. После поступления послушником в монастырь им долго не довелось свидеться, но это было в порядке вещей и предусмотрено священником. Он объяснил, что в стенах обители Сергею придётся поискать другого духовного руководителя. В этом отношении новичку сразу повезло. Его прикрепили к старцу очень доброму. Он, так сказать, звёзд с неба не хватал, но имел большую нелицемерную любовь к ближним, в особенности к братии. Любящее сердце подсказывало ему верные ответы вопрошающим. Постепенно Сергей втягивался в ритм монастырской жизни: подъём на молитву, богослужение, чтение монашеского правила, краткий отдых, снова богослужение, послушание, молитва, краткий сон. Иногда у него случался не долгий перерыв, во время которого он через заднюю калитку уходил в старый парк и гулял среди вековых лип и дубов.

Пока шло следствие, с Григория Галанина взяли подписку о невыезде. Однажды он отправился в ближайший парк, чтобы на просторе обдумать свои безрадостные обстоятельства. Он так в них погрузился, что не смотрел, куда несут его ноги. Очнувшись, заметил, что очутился в дальнем безлюдном уголке парка и увидел скамейку, на которой решил отдохнуть. Почти сразу он заметил старушку липу и её выдающийся сук. Этот сук, эта непомерная деталь пейзажа, как-то нарочито мозолила глаза и будила неясные побуждения. В задумчивости он уставился на дерево и долго не сводил с него глаз. В дальнейшем он не раз приходил на это место и не отрываясь смотрел на липу… Однажды (следствие уже заканчивалось и сулило ему нешуточные проблемы), Григорий пришёл к старой липе в вечерний час. Подходя к скамейке, он заметил, что она занята. Замедлив шаг, Григорий присмотрелся. В глубокой задумчивости, боком к нему сидела женщина лет пятидесяти. Не обращая внимания на постороннего человека, она глядела на липу, и взгляд её выражал столь глубокое отчаяние, что зритель содрогнулся. Он в нерешительности потоптался на месте, не зная, как поступить: тихонько удалиться, или присесть рядом. В конце концов, выбрал последнее. Анна Санникова (это была она) повернула голову в строну прохожего и бросила на него невидящий взгляд. Её несчастный вид настолько пронзил Григория, что он, обычно нелюдимый и застенчивый, решился первым подать голос: «Что, всё так плохо?» Помолчав мгновение, она проронила: «Хуже и быть не может». «А я-то думал, что мне хуже всех» – отозвался Григорий. И тут, его словно прорвало. Он стал рассказывать незнакомой женщине всю свою жизнь, торопясь и сбиваясь, но очень живо сообщая своё отчаяние и безысходность. В конце, глядя в сторону липы, Григорий признался, что уже не в первый раз приходит сюда и долго не решался на ПОСТУПОК. А вот сегодня принёс с собой длинную крепкую верёвку, чтобы покончить счёты с жизнью раз и навсегда… Тут он замолчал и показал собеседнице орудие самоубийства. Она схватила его за плечо и, твёрдо глядя в глаза Григорию, хрипло произнесла: «Я с вами. Верёвки хватит и на мою долю. Поможем друг другу!» Сказано – сделано. Мужчина подхватил тяжёлую скамью и не без труда потащил её под липовый сук. Женщина по мере сил помогала ему. Перочинным ножом Григорий разрезал верёвку на две равные части и на каждой приготовил петлю. С высокой спинки скамьи он закинул обе верёвки на сук и завязал двойными узлами.