Эйвин Болстад - Без маски

И эта борьба с самим собою, которую ему теперь приходилось вести ежечасно, также мучила его. Он старался заглушить и подавить тоску, и пил еще сильнее. В одну из таких минут он собрал все свои силы и отправился в лечебницу для алкоголиков. Спустя год он вернулся в свой городок совершенно здоровым. Старые пациенты рассказывали ему, как встречают тех, кто выходит из больницы для алкоголиков и пытается начать жизнь сначала: многие несчастливцы не выдерживают остракизма, которому подвергает их общество, и опять попадают в лечебницу.

Скоро Кристен Уре увидел, что ему рассказывали правду.

Старые его друзья, которые втихомолку пили больше, чем когда-то он, теперь приветствовали его презрительно прищурив глаза. Приглашения и визиты прекратились. Он стал всё реже и реже показываться на людях.

Прежняя должность в конторе была занята другим. Он не мог получить работу ни в одной из фирм города. Даже в соседних городках распространилась история об «этом милом и способном Кристене Уре, который теперь стал конченным человеком».

Ему пришлось вести отчаянную борьбу за свою жизнь, за жизнь жены и двоих детей. Он слышал, что бывшим туберкулезным больным тоже трудно получить работу, но часто ему думалось: пусть бы уж лучше он заболел туберкулезом. В этом случае людей отпугивала опасность физического заражения, между тем как к нему и ему подобным все относились как к носителям духовной заразы. Правда, большинство считало, что тот, кто нашел в себе силы победить порок и снова стать полноценным человеком, достоин всяческой поддержки. Но это оказывалось пустыми словами, когда дело доходило до настоящей помощи. О, как нуждался он теперь в чьей-нибудь помощи!

В один прекрасный день семья Уре выехала из города, и никто не знал, куда.

Первый год в столице был самым страшным в жизни Кристена Уре. Он узнал, что такое голод. У них не было жилья. Они бродили от пансиона к пансиону, но всюду квартирная плата была слишком высока. Однажды всей семье пришлось ночевать в полицейском участке. А младший сынишка был тогда болен бронхитом. Наконец им удалось занять каморку в жалкой лачуге, в Ниттердале. Им стало немного легче. Но если бы не его маленькая мужественная жена, они всё равно погибли бы. Она мыла по ночам автобусы в парках, и на этот скудный заработок существовала вся семья. Жена хорошо знала, какую жестокую борьбу с самим собою вел Кристен Уре, как часто находило на него непреодолимое желание напиться, чтобы хоть на один день забыть всё. Тогда он стал бы конченным человеком!

Но вот ему предложили место в торговой фирме. Он горячо ухватился за него. Это было спасением. Им владела лишь одна мысль: он должен утвердить свое право на жизнь. Он целиком отдался работе: он был предан фирме, как никто другой. Постепенно он сделался одним из самых ценных работников. Правда, начальство считало его несколько ограниченным человеком.

Уре ни с кем не общался, никто ни разу не видел его ни в кино, ни в театре, ни в кафе. Никто не знал, как он живет. В конце концов решили, что он просто педант, для которого не существует ничего, кроме цифр и инструкций. Так что никто не удивился, когда, после ухода Расмуссена в конкурирующую фирму, Уре назначили начальником канцелярии.

И вот однажды Кристен Уре вошел в кабинет генерального директора с кипой документов на подпись. В глубоком, удобном кресле для посетителей сидел Сиверт Юнсен. Густые брови Кристена слегка дрогнули, но он и вида не подал, что знаком с Сивертом: официально поклонившись, он положил бумаги на стол и быстро вышел. В коридоре Уре остановился и потрогал лоб, взмокший от лота.

Когда рассеянный и элегантный Сиверт Юнсен вышел на улицу, пряча в бумажник деньги, которые получил взаймы от генерального директора — старого друга его отца, навстречу ему из-за угла вышел Уре.

— Ага, стало быть ты всё-таки знаешь меня, — Юнсен оглушительно захохотал. — А там, наверху, ты не признал меня!

— Я не мог иначе, — лихорадочно заговорил Уре, — ты отлично знаешь, что не мог. Но… пожалуйста, будь добр, делай вид, что незнаком со мной, если мы опять встретимся здесь. Хорошо, Сиверт?

— Ах, так? — язвительно сказал Юнсен. — Ты, я вижу, не нуждаешься в куске хлеба. Вот так оно и бывает. Некоторые живут припеваючи, а я хожу без работы; беден, как церковная мышь. А ты еще смеешь плакаться на свою судьбу! Ну, хорошо, я не скажу ничего, только…

Кристен Уре знал, что Юнсен живет на подачки своих светских знакомых. У него была разработана определенная система, и он делал займы очень тактично, никогда не надоедая часто одним и тем же людям.

— Вот, возьми пятьдесят крон, больше у меня нет, — поспешно сказал Уре. — Если может тебе помочь…

Юнсен взял деньги и равнодушно сунул их в карман:

— За такое дело мог бы и побольше раскошелиться, но ладно уж, можешь быть спокоен, я не проговорюсь. Пока!

Сиверт медленно шел по улице. Видно было, что он нетвердо держится на ногах.

Так в бюджете Кристена Уре появился новый расход. Сиверт требовал всё больше и больше, и Уре платил до тех пор, пока был уверен, что тот ничего не говорит. Сиверт обычно приезжал к нему по вечерам, предварительно позвонив по телефону. В доме Уре затаилась тревога…

— Скажите мне, — обратился к нему однажды генеральный директор, — почему вы не поставили нас в известность о том, что находились когда-то в больнице для алкоголиков?

— Я не думал, что это так уж необходимо, — ответил Уре. Взгляд его потускнел, комната слабо поплыла перед глазами.

— Вы нигде не бываете, Уре, — сказал директор с легкой недовольной гримасой. — Чем вы, собственно говоря, занимаетесь в свободное время?

— Читаю, — ответил Уре, — хожу на прогулки, занимаюсь делами фирмы. В ней вся моя жизнь. В ней и в семье.

— А вы, случайно, не пьете в одиночестве? — внезапно спросил директор, но тут же поспешно прибавил:

— Простите, я не имел права задавать вам такой вопрос. Простите, Уре. Это ведь меня не касается. Вы были образцовым сотрудником фирмы.

Руки Кристена Уре плетью повисли вдоль тела, пальцы крепко сжались в кулаки. Директор этого не видел. Он заметил только полные отчаяния покрасневшие глаза Уре. Ему не нравилось лицо Кристена. Ему казалось, что Уре хочет просить о снисхождении. И где только совесть у этих людей?

— Да, — сказал, наконец, директор. — Мы были очень довольны вами, господин Уре, но принцип нашей фирмы — никогда не принимать на работу алкоголиков.

В голове у Кристена помутилось. Он стоял перед директором и оправдывался. Да, оправдывался, словно был преступником.

— Вы получите блестящие рекомендации и жалование за три месяца вперед. Но вы должны оставить нас сегодня же!

В этот вечер Кристен Уре не вернулся домой. А в пустой комнате до поздней ночи у окна сидела женщина, крепко сжав руки и вглядываясь в непроглядную темноту улицы.