Йицхак Ави-Давид - Рассказы израильских писателей

— Нет, нет, дочь моя. Я с тобой не согласна. Я хочу, чтобы ты ложилась спать вовремя. Тебе надо хорошенько отдыхать. Если человек высыпается, то утром чувствует себя бодро и может снова работать. К чему эти прогулки?

— Но если мне не хочется спать? Зачем же я буду ложиться? Лучше уж погулять и подышать свежим воздухом.

— Нет, нет и нет! — не соглашалась Наама. — К тому же ты ложишься спать на голодный желудок. Когда последний раз тебя кормит хозяйка? Днем. А в полночь тебе снова хочется есть, но дома уже ничего нет. И ты ложишься голодной, а это очень вредно. Голодному всегда снятся нехорошие сны и приходят на ум дурные мысли.

— У меня и в помине нет дурных мыслей. — Румье суетливо заерзала на месте, чувствуя, что она виновата перед матерью. — У меня только хорошие мысли. Одни только хорошие!

— Только хорошие? — Наама крепко сжала зубы, и лицо ее побледнело. — Значит, любовь? Да? Так я и знала. Значит, не зря я так беспокоюсь.

— Я ведь уже сказала тебе: не беспокойся. А если даже я и в самом деле влюблюсь, в этом ничего плохого нет. Я такая же, как все. Разве ты в моем возрасте не была влюблена? Ведь ты в мои годы была уже замужем.

— Да накажет меня бог, если со мной было что-нибудь подобное! — испуганно всплеснула руками Наама. — Клянусь тебе, что я никогда ни с кем не гуляла и никого не любила. Упаси боже! Когда родители заметили, что я уже взрослая, они, не мешкая, повели меня прямо под венец… А до этого я твоего отца и не знала. Какой он, красивый или урод, высокий или маленький… Они сами мне его нашли. Нет, у нас все было не так, как теперь. Несчастное ваше поколение! Еще до свадьбы вы знакомитесь и гуляете, судите и рядите, какой парень или девушка кому нравится. Будто это одежда, или овощи, или посуда и можно торговаться с лавочником: этот, мол, не хорош, тот с гнильцой, а у той трещинка… Нынче парень не женится, пока не погуляет с дюжиной девушек. Бросает одну, берет другую, потом третью… Будто яйца покупает на рынке: это свежее, а то несвежее…

— Мама, ты свою жизнь прожила, — перебила ее Румье, — а у меня вся жизнь впереди. Неужели ты хочешь, чтобы я была такой же, как ты? Если бы все еврейские девушки были такие, как ты, не было бы нашего народа, не было бы у нас и своей страны. И вообще… Какой смысл в замужестве, если ты даже не знаешь своего суженого? Не знаешь его характера, наклонностей, привычек. Прежде всего надо хорошо узнать друг друга, а уж потом, если любишь, можно и под венец идти. Но выходить замуж неизвестно за кого, не испытывая к нему никакого чувства, только бы выйти замуж, — вот уж нет! Ни в коем случае!

— Вот это, доченька, меня больше всего и пугает. Потому я и хочу поговорить с тобой откровенно, по душам. Твои рассуждения меня очень огорчают. Нехорошо, нехорошо…

— Какие рассуждения? — пожала Румье плечами, и лицо ее стало недовольным.

— А вот какие, — сказала Наама, прижимая к груди свои худые руки. — Знай, доченька, что всюду, где замешана любовь, тебя ждут одни несчастья, обман, беда…

Наама замолчала, углубившись в свои мысли и вперив невидящие глаза в пространство. Лицо ее выражало глубокую скорбь.

— Сколько бед приносит любовь, — продолжала она затем тихим голосом. — Люди ждут от любви счастья и радости. Но беда не принесет счастья. А одна беда тянет за собой другую… И так всегда, дочь моя. Возьми, к примеру, девушек-ашкеназиток. Все до единой они бездельницы и лентяйки, нет у них никаких обязанностей. У них только одно занятие: наряжаться да выбирать, в кого бы влюбиться. Именно поэтому они все свое время тратят на пустое баловство и разгуливают по улицам с парнями. И ты видишь, что из этого получается. Но мы — совсем другое. И обычаи и нравы у нас другие. Прежде всего, чтобы заработать на жизнь, мы должны трудиться с утра до ночи, пока силы есть. Нет у нас времени для разных глупостей, и потому мы не должны брать пример с ашкеназиток. И вообще мы не должны обращать на них внимания. И только когда наступает время замужества, мы обязаны выйти замуж, дабы выполнить божью заповедь, как сказано в писании, — и это все. Всемогущий — да будет имя его благословенно! — сочетает брачущихся, дает им пропитание и средства к жизни. Выходит, что нам есть на кого положиться. Но они, ашкеназитки, надеются только на самих себя да на свои амуры, а это все воздушные замки, сущая ерунда. Разве может человек полагаться на свои чувства и на этом строить жизнь? Даже на деньги нельзя полагаться. А у нас есть верная опора, потому что мы уповаем на бога и живем согласно его святому учению. Взгляни, сколько вокруг тебя обманутых девушек, из тех, что влюблялись. Вначале парень говорит: «Пойдем погуляем». Потом приглашает: «Не сходим ли в кино?» Затем уговаривает: «Поедем за город, подышим свежим воздухом». А что в конце концов получается? Это ты сама хорошо знаешь. У одной живот вспух, как бочка, у другой уже ребенок на руках, хотя мужа нет и не на кого опереться, не от кого ждать помощи. А третья пошла по рукам — разгуливает с англичанами, и кто знает, какие болячки грызут ее по ночам. А та из дому ушла, прозябает в Яффе в каком-нибудь кафе. Да возьми хоть Хамаму. Ты знаешь, какие шуточки уже отпускают по ее адресу, — живот-то у нее, что ни день, все больше становится. А она притворяется дурочкой, говорит, что у нее глисты… Вот так глисты! Ей пеленки впору готовить… И все это плоды твоей любви. Но ты ведь моя дочь, и я знаю, я верю, что никогда черт тебя не попутает. Помилуй и сохрани нас господь! С божьей помощью мы скоро отпразднуем твою свадьбу, и я еще буду нянчить внучат. К чему же тогда эти глупости, о которых ты болтаешь? Не нужно все это, прошу тебя! Такими сотворил нас господь, благословенно имя его, так жили наши предки, таков путь, которым мы идем, чтобы праведно прожить на земле и заслужить божью милость в загробной жизни.

Так говорила Наама. Румье слушала ее молча, с поникшей головой. Вокруг стояла тяжелая, гнетущая тишина, и было в этой тишине нечто более значительное, чем то, что сказала мать. Румье чудился чей-то зловещий шепот, заставлявший ее о многом задуматься и еще раз мысленно отчитаться перед своей совестью. Девушка чувствовала себя разбитой и опустошенной. К горлу подкатывался противный комок.

Совершенно случайно Румье досталась импортная пижама. То была модная американская пижама, яркая, цветастая, и девушке казалось, что такой другой нет на свете. Не пижама, а загляденье!

Но, видно, правы были наши мудрецы, изрекая: «Есть зубы — нет хлеба, есть хлеб — нет зубов!..» Румье стала обладательницей пижамы и… потеряла работу — поссорилась со своей «госпожой». И несмотря на это, кажется, не было на свете человека, который бы так радовался, как Румье, получившая в дар заморскую пижаму.