Ирина Цыпина - Лабиринт (сборник)

Он чётко видел её у зеркала в чёрном атласном пеньюаре с вышитым тёмно-красным драконом на спине. Этот пеньюар он привёз ей в прошлом году из Японии, куда ездил на презентацию своей монографии по древней японской философии. Монография называлась «Сад Рёан-дзи».

О, как он пытался расшифровать тайный смысл познания истины, как был самоуверен и бесконечно глуп, прочитал столько заумных книг, но так и не приблизился к ответу! Он только понял, что жизнь – это и есть вереница вопросов-загадок, на которые не было дано найти ответы даже мудрецам на Древнем Востоке. И никогда не старайся кружить по лабиринтам случайных событий и закономерных разочарований, – все усилия будут тщетны.

«Сад Рёан-дзи» потряс его воображение: каменный хаос из 15 чёрных необработанных камней, гениально спланированный сотни лет назад на белом песке, всё время обманывает своей композицией. Вы можете увидеть с любого места только 14 камней, 15-ый камень всегда невидим. Вы перемещаетесь по пространству, наконец, находите злополучный камень, но каменный хаос в уже другой композиции опять дразнит вас. Вам не дано увидеть все камни одновременно, и всегда будет один из камней для вас невидим, спрятан, как истина в нашем непрочном мире.

«И почему вдруг всплыл из далекой памяти ”Сад Рёан-дзи“?», – камнепадом сыпались на него нелепые вопросы.

Дурные предчувствия давили психику, не давали расслабиться. А перед глазами опять была она – такая любимая и родная, с трогательно выступающими детскими ключицами, с роскошной гривой пепельных волос, хрупкая, как подросток, – его прозрачная «Девочка на шаре» с известной картины Пикассо. Вот она выкуривает утреннюю сигарету, варит шоколадный кофе, слушает музыку…

«Так почему же он сходит с ума? Что случилось?! Кто объяснит?..»

Ведь только с ней он и может быть сильным, удачливым, талантливым, молодым. Только для неё он готов брать всё новые и новые высоты.

Пугающая тишина сдавливала аорту. Он почти не жил. Где-то в дебрях подсознательного он уже точно считал информацию и даже был спокоен. И даже безразличен, не в силах ничего изменить или хотя бы замедлить ход событий…

Он почему-то вспомнил их первую встречу зимой в Ленинграде, сотни лет назад, на Васильевском острове. Медленный сверкающий снег… Девочка шепчет слова ещё никому неизвестного поэта:

«Только не это!!! Он ещё не готов принимать удары судьбы!»

А потом, через треск эфира и шелестящие помехи, донёсся до него знакомый, родной голос жены, с таким характерным и всегда волнующим его придыханием:

– Не волнуйся, у меня всё нормально… Прости, не могу долго говорить, меня ждут. Кто? Так… Потом расскажу… Катастрофа? Ах, да… У нас уже дожди… Да, родной, ужасно холодно… Камин на даче? Нет, он не греет. Ты же знаешь, он давно, очень давно неисправен… Шотландский плед? Ах, ерунда, не нужен… Береги себя… Ну, ладно…

И всё.

Гудки, гудки, гудки…

Обычно она долго прощалась по телефону: посылала воздушные поцелуи, не отпускала, шептала в трубку какие-то слова… Но никогда первой не бросала трубку на рычаг. Никогда – за все их долгие 20 лет.

На душе по-прежнему было тяжело от необъяснимых предчувствий.

Она что-то скрывала.

Но что???

Больше не было с ней связи.

Никогда.

Он с маниакальным упорством набирал и набирал номер своей московской квартиры, но никто не отвечал.

Вечером Лунгина вызвали телеграммой в Москву. Трагедия, от которой он почти спасся, догнала его. Самое невероятное – в то время, когда он с Ниной разговаривал по телефону, её уже не было в живых.

Он так и не понял, с кем он говорил в то утро.

Фантом? Наваждение? Бред? Шизофрения?

Смещение времени и пространства?

Предупреждение?

Простые вопросы умерли с простыми ответами.

Да и ответы были уже не нужны.

Но я абсолютно о другом: о жизни, о судьбе, об азарте. Об игре, которая становится жизнью. И как это принять? Как в себе определить сферу подсознательного? Где прочитать, в каких теориях Юнга или Фрейда? Где найти ответы – в сакральных откровениях Блаватской или в таинствах Каббалы? Непонятно, почему мы иногда подчиняемся не своей воле, а спонтанному импульсу какого-то чужого безумия? Кто пишет этот сценарий?

Blackout. На английском есть очень точный перевод этого состояния, когда ты больше чувствуешь, чем понимаешь, когда какая-то сила управляет тобой, твоими действиями, поступками и даже воля на какое-то мгновение оказывается в подчинении чего-то неосознанно-мистического. Наступает минутное затмение, помутнение рассудка и… ты во власти стихии, во власти переплетения тысяч случайных совпадений, которые ни упредить, ни отменить, ни предугадать. И эти случайности уже тебя ведут, ведут по кругу… Наверное, в таком состоянии совершаются самые страшные, роковые преступления, или взлетают на сверкающую звёздами, головокружительную высоту успеха и побеждают, присваивая себе заслуги, которые пишутся чьей-то талантливой рукой из того заоблачного далёка, имя которому ещё не придумало прагматичное и не слишком благодарное человечество.

Но не будем заниматься психоанализом, это – небезопасно. К чёрту магию и хиромантию! Боги за это мстят. Пусть останется всё как есть – тайна. Иногда без ответа, иногда в многоточии, или за скобками наших собственных доводов и вопросов, нашего изумления или отчаяния.

Сегодня вечером я приглашаю вас на чашку хорошо заваренного чая. Это будет настоящий, коллекционный английский “Ahmad Tea London”, он ведь такой потрясающий! Итак, я поставлю перед вами свой самый любимый кузнецовский сервиз, из той полузабытой, такой далёкой и давно покинутой страны, в которую ни разу не возвращалась. Помните – «Не возвращайтесь туда, где вам когда-то было хорошо»? И густой, тяжёлый, медового цвета чай будет согревать безупречный, прозрачный фарфор. В комнате будет очень тихо, и только мои сюжеты ненадолго нарушат нашу чайную гармонию.

А по совпадению слов, по созвучию звуков, по странной ассоциации мы забрели в дом Анны Тихо в самом центре Вечного города Иерусалима, в крошечном переулке между улицей Яффо и улицей Невиим, где такой тенистый европейский парк, где можно ещё найти бунинские «Тёмные аллеи» и прозрачные акварели русской художницы, приехавшей из блистательного Парижа начала прошлого века, когда ещё играли в тот высокий декаданс.

Она знала Шагала и Малевича, но не знала, что приехала навсегда в эту убогую жаркую Палестину и умрёт в бездетном одиночестве, оставив нам пленительный сад из прошлого века… и свои загадочные картины на стенах старого особняка, где всегда полумрак и нет посетителей. Здесь все располагает к умиротворению, но его нет в жизни, в жизни все не так…