Ирина Цыпина - Лабиринт (сборник)

«Я не хочу умирать вместе с этими незнакомыми людьми… Боже, выведи меня из этого ада! Ведь я ещё не жила», – беззвучно шептала Маша, и тонкая страдальческая морщинка впервые перечеркнула её по-детски выпуклый лоб. Юнкерсы летели совсем низко. Казалось, что можно рассмотреть даже лица немецких лётчиков и спросить: «За что?». За что они с воздуха расстреливают этих мирных, усталых, безоружных людей? Кто дал им право на эту жестокость?

Маше показалось, что прошла целая вечность, пока стук несмолкающих пулемётных очередей внезапно оборвался. Юнкерсы, прострочив последние очереди, улетели в неизвестном направлении. Установилась страшная, пугающая тишина, и только истошный детский крик не хотел принимать эту незнакомую войну. Сидящая возле Маши женщина в странной, неудобной позе неподвижно склонилась набок. Из правого уголка рта текла тонкой струйкой кровь – на ребёнка, на белую кофточку, на загорелую шею… Женщина была мертва.

А напряжение постепенно стало спадать. Жизнь медленно возвращалась. Раненые кричали и звали на помощь. Рыдали женщины. Убитые ещё хранили мимику последних мгновений и казались живыми. По какому-то непонятному сценарию на этой пыльной площади пересеклись судьбы мёртвых и живых.

Машу бил озноб… Через несколько минут она ехала домой в грязном, душном вагоне, впервые четко понимая, что война совсем рядом.

Потом ещё не раз были бомбёжки и обстрелы, опасность, глядящая мутным, смертным взором прямо в глаза, тревога и боль. Но тогда, на той безымянной станции, Маша поняла всю предрешённость и абсурдность человеческого бытия, хрупкость и ненадёжность жизни, каждого дня, каждого мгновения.

25 октября 1941 года город сдали немцам. Под утро пошёл мелкий холодный дождь. Он продолжался весь день и следующую ночь. Природа оплакивала каждый дом, каждую улицу, каждый переулок. Ветер разносил запах гари и пепла. Окраины города полыхали пожаром. И что удивительно, нигде не было людей. Всё замерло. Чёрный город мгновенно превратился в город-призрак.

Накануне последним эшелоном, идущим на восток, Сергеевы покидали город. Константин был срочно призван в полк народного ополчения, в инженерные войска. Задачей их подразделения была организация обороны. Сонечка и Маша были рядом, как вольнонаёмные. Несколько суток их отряд вёл сапёрные работы, минировал подступы к городу, взрывал мосты и другие стратегические объекты. На Холодной горе, самой дальней окраине города, их обстреливали свои. Снайперы, притаившиеся на крышах собственных домов. И это потрясло! Значит, кто-то ждал немцев? Как могло произойти невозможное? Кто эти нелюди, которые остались служить врагу в поверженном и распятом городе?

«Окраина, тесно связанная с деревенской глубинкой, ещё не забыла голодомор… Неужели они мстят? Но кому?» – Константин мучительно искал ответ. Но ответа не было. Как нет его и сегодня, через столько лет. Код предательства, наверное, следует искать в самой сути, но к этому даже историки ещё не готовы.

А тогда, в осеннем тумане, ополченцы шли колонной на восток. Шли молча пешком долгие километры, от перенапряжения даже не чувствуя усталости. За ними горел в огне их любимый город, горела их прежняя жизнь. А они даже не знали, что будет завтра с ними, с их близкими, со всем, что создано ими, что любимо и дорого. Вернутся ли когда-нибудь ещё в эти до боли родные места?

Сергеевым за годы войны предстояло вынести на своих плечах так много бед и лишений, что даже сегодня не хочется мысленно к этому возвращаться. Да и не было, наверное, семьи, которой бы не коснулась война. Свой дом они оставили в суете, без лишних сборов и прощаний. На хозяйстве остались домработница Лида и любимая овчарка Константина Рекс. Им некуда было бежать. Никаких ценностей у Сергеевых не было.

Ещё вчера они с лёгкостью тратили свои скромные деньги, не успев даже подумать о "чёрном" дне. Экономическая составляющая напрочь отсутствовала в их семье. Но "чёрный" день настал. Белый рояль виновато прощался с ними, беззвучно рыдая чёрно-белыми клавишами. Он тоже оставался, не зная, что будет с ним в захваченном врагами городе без любимых Сонечкиных романсов, без её гибких, всё понимающих пальцев, без вечерних чаепитий с гостями.

В вещмешки положили только самое необходимое: документы, несколько семейных фотографий, бельё, тёплые вещи и невесомое Сонечкино новое шифоновое платье (память о лучшем). А ещё – духи «Красный мак». Как символ довоенной жизни. Пряный, опиумный запах духов ещё долго волновал воображение, ведь в нём растворилась та, вчерашняя, призрачная и уже навсегда потерянная жизнь.

Судьба белого Бехштейна оказалась печальной. В оккупации в доме Сергеевых жили немецкие офицеры. Белый рояль под чужие пьяные голоса играл теперь бравурные марши типа Horst Wessel или Badenweiler. Он даже вспомнил немецкую речь, но и это не успокоило его. В звучании рояля появился надлом. Он вдруг потерял свой чарующий звук и захрипел, как простуженный пожилой актёр, который завтра уйдёт навсегда со сцены. И вскоре он ушёл из дома Сергеевых. Навсегда.

Через два страшных года оккупации под натиском Советской армии немцы срочно бежали, увозя с собой награбленное из разрушенного города. Даже странно, что в огне войны, в спешке и панике, отступая и предвидя поражение, практичные немцы думали об обогащении. Белый Bechstein немецкие солдаты погрузили на грузовик, аккуратно накрыли довоенными газетами и увезли в никуда. Так из дома Сергеевых ушла навсегда музыка.

Сергеевы вернулись в родной город в конце войны постаревшими и больными. Маша ещё была на фронте. Их встречал пустой полуразрушенный дом, где гулял холодный ветер. Жизнь давно ушла через разбитые окна, покосившиеся двери, зияющие щели в перекрытиях. Предстоял долгий путь к себе. Путь воссоздания того, что забрала, перечеркнула война так безжалостно и жестоко. Но можно ли реставрировать ушедшее время?

За годы войны Сонечка из прелестной, стильной дамы превратилась в пожилую невзрачную женщину с потухшим взглядом. Она почернела от непосильной работы. Поседели волосы. Из-за контузии пропал слух.

В момент возвращения у них не было ничего, даже самого необходимого. О, как могли помочь в самые тяжёлые дни проданные давным-давно фамильные украшения! Когда под Воронежем раненый Константин едва не умер в холодном коридоре госпиталя… Когда так нужны были лекарства, которых не было… Когда потом, в эвакуации, остались без крова… Когда голодали до галлюцинаций, а в это время на рынке эвакуированные снимали с себя колечки, серьги, часы и меняли на стакан сметаны… Когда часами стояли в очередях, получая по талонам скудный, чёрствый паёк… Когда ежедневно приходилось добираться до работы пешком, преодолевая километры по песку, через пустынные холмы и арыки под палящим, беспощадным солнцем… Когда вернулись на пепелище.