Сергей Санеев - Жизнь, как есть

Он еще и работал на каком–то заводе слесарем–инструментальщиком. И, несмотря на его недуги и почтенный возраст, был очень востребован. Редкий специалист, да еще и порядочный человек – таким был мой сосед.

Я вставал рано и рано выходил из дома на работу. Яков Михайлович выходил из дома еще раньше. Наш маршрут от дома до трамвая совпадал, только он его преодолевал за полчаса до меня. Ходил он медленно, переваливаясь с ноги на ногу, и курил… Курил он постоянно; мне кажется, что прерывал он это занятие только на время еды. И то можно посомневаться.

В то утро все было, как всегда. Поздняя осень, я вышел из дома затемно. Маршрут неизменный. В последнем дворе перед трамвайной остановкой заметил человека, лежащего немного в стороне от тропинки. Он съежился и скорее напоминал кучку выброшенной одежды.

Я подошел к нему и потрогал за плечо. Человек застонал – живой. Я перевернул его на спину и узнал Якова Михайловича. Глаза закрыты, изо рта – слюна… На мои вопросы не реагировал.

Надо нести домой. В моих руках портфель, с ним – сумка. Ладно, как–нибудь приспособлюсь. Людей–то нет рядом, рано еще, а то и помощи попросить не грех.

Взял его на руки, как ребенка, чтобы ему было удобней. Легкий. Взял еще и нашу с ним поклажу. Прошел метров двести–триста, уже и не такой легкий, как сначала. Портфель с сумкой – дополнительный вес и неудобство. Решил по–другому: несу Якова Михайловича метров сто, сажаю его на землю (лавочек не было во всей округе), возвращаюсь за поклажей. Несу портфель с сумкой до того места, где сидит Яков Михайлович, оставляю их, беру его. Опять – сто метров. И так далее, челноком.

Начали встречаться люди, а я начал понимать, что одному мне не дотащить его до дома. Стал просить прохожих о помощи, в лучшем случае слышал в ответ:

– Мне некогда.

Или:

– Спешу на работу, извините.

Одним словом, после трех обращений и отказов я обозлился и прекратил просить помощи у сограждан.

Уже страсть, как тяжело, спина онемела, ноги трясутся, руки не держат. Подумал–подумал, решил изменить способ переноски соседа на менее удобный для него, но более удобный для меня: взвалил его на плечо, в противоположную руку взял нашу с ним поклажу и пошел.

Я дошел–таки до дома, поднялся на наш третий этаж, уложил Якова Михайловича на диван в его квартире и грохнулся на диван в своей. Ноги тряслись, руки – тоже. Одежда, несмотря на достаточно прохладную погоду, мокрая от пота.

Посидел, принял душ, оделся в сухую свежую одежду и отправился на работу.

Опять все, как всегда.

Ближе к обеду позвонил на домашний Лие Семеновне узнать, как там Яков Михайлович. Она сказала, что приехавшая скорая констатировала смерть, и что она благодарна мне за то, что он умер дома, а не на земле в чужом дворе. Она говорила спокойным ровным голосом, видимо, для нее это было ожидаемым событием.

Господи, это значит, – он умер, пока я его нес. Ну да, если вначале он хрипел, то ближе к дому – затих.

Меня опять такая злоба взяла за черствость людей!… «Я тороплюсь, мне на работу», – их не касается чужая смерть.

Я подумал о соседе. Он шел своей дорогой, а смерть – своей. При его ужасном здоровье не припоминаю, чтобы он пользовался больничными. В любом состоянии, переваливаясь с ноги на ногу, этот маленький старый человек шел на работу.

Что это? Привычка? Сознательность? Ответственность?

Похоже, всего этого хватало в поколении наших отцов и даже более.

Нам есть чему у них поучиться.

Силы человеческие.

Давным–давно, в советские времена у меня был приятель Илья. Он был лет на десять старше меня, занимал высокий пост в народном хозяйстве. Был наделен умом, здоровьем, крепкой семьей с двумя дочерьми–красавицами и властью. Думаю, что, если бы его спросили на то время, счастлив ли он, – был бы положительный ответ.

Мы дружили семьями, часто выезжали на природу, отмечали вместе праздники. Уклад жизни тех лет все это позволял. Мы думали, что так будет всегда.

Наступали «лихие» 90–е, выживать стало труднее, работать приходилось больше, видеться с друзьями – реже. Вот и мы стали встречаться все реже, а потом и вовсе потерялись в пучине тех беспокойных лет. У многих людей круг общения сузился до рабочей команды.

Много лет прошло с той поры, много воды утекло. И в моей жизни было много перемен…

Знакомое лицо на улице…

– Илья, ты что ли?, – кричу я.

Оборачивается, всматривается в мое лицо, начинает улыбаться беззубым ртом. Господи, совсем другой человек. Куда девалась стать, крепкий торс, зубы?! Передо мной стоял улыбающийся худой, высокий человек с усталым лицом.

Я спрашиваю:

– Где ты, как ты? Сколько лет прошло! Живем в одном городе и больше десяти лет не виделись.

Присели мы на лавочку в скверике, он долго вглядывался в мои глаза, как будто хотел что–то понять. А потом начал говорить…

С учетом должности за его подписью перечислялись огромные суммы денег в реализацию планов народного хозяйства. В какой–то момент что–то пошло на так: к нему в кабинет явились сотрудники одной из силовых структур и надели наручники. В интересах дела он был арестован без права на переписку. Ни писем, ни свиданий с близкими. Для семьи человек просто пропал, исчез.

Ну, а Илью–то самого заботит вопрос оповещения семьи о своем месте пребывания. В угоду этой цели подвернулся случай: из мест лишения свободы освобождался безродный урка. Никто его не ждет, не встречает. Илья к нему и «подъехал», мол, понеси весточку жене о том, где я и как; она тебя и накормит и напоит и спасибо скажет. На том и порешили, ушел сокамерник.

Раньше или позже Илье отмеряют двенадцать лет общего режима без права на переписку. Уходит он на зону. А вдогонку ему официальное сообщение: жену убили в своей квартире (дочери уже жили отдельно), обворовали и заперли за собой входную дверь. Пока соседи не всполошились по поводу специфического запаха в подъезде.

Подонка нашли быстро за распродажей ценностей из квартиры Ильи. Им оказался «брат» по камере, ушедший с весточкой к семье. Дочери, испугавшись происшедшего, разъехались в другие города; у них создалось впечатление, что над семьей нависло проклятие.

Нельзя сказать, что восемь лет в зоне прошли незаметно для Ильи, но они прошли. Его условно–досрочно освободили. Воля! Свобода! Что может быть слаще?! За эти годы он познакомился с женщиной по переписке, она стала приходить к нему на свидания. Так или иначе, у них образовалась семья, если не по закону, так по совести. К ней он и вышел из лагеря. Женщина простая, скромная, тихая и добрая. Счастью не было предела.

На следующий день Илья пошел подавать документы на прописку, на трудоустройство. А еще на следующий день за ним приехал «воронок» и отвез в лагерь еще на полтора года: мол, ошибочка вышла, рановато освободили.