В. Максимов - С. Михалков. Самый главный великан

Вообще, если по известной прутковской формуле зреть в корень, то можно говорить о том, что мощное творческое начало уберегло Сергея Владимировича от прямого участия в политической жизни, где он с его государственным и нравственным подходами, конечно, сгинул бы, – учитывая те трагические тоталитарные обстоятельства, при которых начиналось его взросление. Да ведь и сегодня, увенчанного высшими наградами, уважаемого руководителями страны, его не слишком жалует тот чиновный слой, который больше печется о карьерах, чем о государственных нуждах. Михалков с его прямой, негнущейся и в девяносто пять лет спиной для них – чужак.

А мне и не верится, что Сергею Владимировичу девяносто пять: по-прежнему острый ум, та же неугасимая склонность к смешным, как иногда говорят, на грани фола экспромтам. Совсем недавно, после какого-то заседания в «Доме Ростовых», заговорщицки отозвал в сторону, спросил:

– Знаешь, что такое академик?.. Это член на куче денег! Только что придумал, пока слушал эту говорильню. Сейчас это уже не так, а раньше-то… – Отошел на несколько шагов и вдруг вернулся: – Как там дела с фильмом про Марину? Мое интервью получилось?

Все помнит и по-прежнему старается всем помочь… Пятнадцать лет назад Михалков по своей инициативе послал моей Марине в далекую Америку свой трехтомник с трогательной надписью и благодарностью за оформление его книг. А дочь трагически умерла, и вот теперь о ней снимают фильм.

Попросили Сергея Владимировича дать о Марине интервью, он, конечно, согласился, перед кинокамерой увлекся, сказал много хорошего, точного. И вот интересуется, все ли вышло путем…

Могу ли я относиться к этому человеку без душевного пристрастия?

Сколько раз наблюдал, как Михалков с ходу, без просьб и уговоров бросался помогать совершенно незнакомым людям. Помнится, лет сорок назад заглянул он как-то в журнал «Советский Союз», где я тогда работал спецкором у Аджубея, и в разговоре промелькнуло, что один из сотрудников журнала попал в беду – кто-то его сильно и несправедливо жмет то ли из ЦК, то ли какого-то министерства, уж не помню. Но прекрасно врезалось в память, как Михалков сразу схватился: «Где вертушка?»

Несправедливость была для него чем-то вроде красной тряпки для быка, она раздражала его, побуждала к немедленным действиям. И Сергей Владимирович тут же принялся за настойчивые телефонные хлопоты по «кремлевке», выручая, повторюсь, совсем незнакомого ему человека, журналиста, попавшего в профессиональную переделку. В этом весь Михалков, который никогда не был, так сказать, мимоидущим. Его душевный компас всегда и по сей день указывает одно направление: быть неравнодушным к людским бедам и вообще, и в частности, радеть не только, за все человечество – на это каждый горазд, – но помогать тысячам конкретных людей. А уж что касается писателей… Спроста ли было у него в нашей среде прозвище «Пиджак с ногами». Когда нужно было походатайствовать о ком-то из литераторов по квартирным или медицинским нуждам, Сергей Владимирович надевал парадный пиджак со своими многочисленными регалиями и шел, как тогда говорили, в инстанции. Кстати, не раз слышал я от него, что он почитает за счастье дарованные ему судьбой возможности помогать людям.

Необычно, нестандартно сложилась и его личная жизнь. Молодой детский поэт, ходивший в сандалиях на босу ногу, женился на признанной красавице тогдашнего светского общества Наталье Петровне Кончаловской. Дочь крупнейшего художника Петра Кончаловского и внучка великого Сурикова была на десять лет старше Михалкова, однако угадала в нем личность незаурядную, очень сильную, в полной мере отвечающую высоким нравственным стандартам той русской духовно – аристократической среды, в которой выросла сама Кончаловская.

И вот что примечательно: очень скоро молодой литератор как бы обогнал свою супругу по части общественного признания – к двадцати семи годам его, беспартийного, происхождением из «бывших», с анкетными затруднениями, наградили Орденом Ленина, что по меркам тех лет было величайшей почестью. А потом в этом счастливом браке родились два замечательных, талантливых сына. Кстати, в семье Михалковых не принято давать волю чувствам. За многие десятилетия Андрон и Никита сделали, по существу, лишь два публичных признания в любви к родителям – фильмы «Мама» и «Отец».

Внешне суховат и Сергей Владимирович, даже на мемуарных страницах не встретишь у него восклицательных знаков по поводу детей. Но в доверительных беседах – как говорится, не вслух – мне не раз приходилось слышать от Михалкова, как глубоко и искренне гордится он своими сыновьями, достойно продолжающими семейные традиции не только художественного творчества, но и преданности интересам России.

Но через много десятилетий долгая жизнь снова поставила Сергея Владимировича перед непростым выбором, и он женился на женщине, которая значительно моложе его. С тех пор прошло уже более десяти лет, все прочно устоялось, и Юля стала для Михалкова не только ангелом-хранителем, но и верным духовным другом.

Да, и в личной жизни Сергей Владимирович прошел свой век необычно, по-своему, уникально, – как во всем остальном.

Мне довелось общаться с двумя истинно великими русскими писателями, достигшими девяностопятилетия, – Сергеем Михалковым и Леонидом Леоновым. Оба они к столь почтенному возрасту сохранили свежую память, удивительную ясность ума, и Господь наделил их редким даром прозрения и предвидения. Оба они, говоря словами Мандельштама, стали символами величия России. Оценивая изваяния прежних и наиновейших государственных форм, они в отличие от других видели, чувствовали тот безобразный проволочный каркас, на котором держатся эти гипсовые фигуры. И Леонов, и Михалков обрели способность заглядывать за нынешний исторический горизонт, различать то, что недоступно взгляду политиков, политологов и прочих вершителей или предсказателей сегодняшних властных стратегий. Этих великих писателей, старожилов XX века, посетивших этот драматический для России век в его минуты роковые, более всего заботили грядущие судьбы Отечества, думы о вечном.

Но что касается Сергея Михалкова, то он не угомонился даже в девяносто пять. Став главой МСПС, он твердой рукой сумел отстоять знаменитый и святой для писателей «Дом Ростовых» от жульнической продажи. Он активно поддержал Конгресс писателей русского зарубежья, который для самого Михалкова стал важнейшей вехой на пути его собственного духовного восхождения. Ибо философия объединения русской культуры, в том числе литературных сил, всегда была для Сергея Владимировича главным побудительным мотивом его общественной деятельности, я бы даже сказал, его душевной потребностью. Сначала он «сдруживал» детских писателей, потом сплачивал московских (вспомните об уникальном вручении наград фронтовикам, с чего я начал эту статью). Затем пришел черед писателей российских, и, наконец, настал всесоюзный масштаб. А когда СССР рухнул и казалось – всему конец, Михалкова уговорили прийти в МСПС, о чем уже шла речь. И тут перед ним вдруг открылись совершенно новые, невиданные при советской власти возможности – дать импульс объединению писателей всемирного русского зарубежья, вне зависимости от их эстетических и политических воззрений. Мог ли он упустить этот счастливый шанс, предоставленный ему судьбой?