В. Максимов - С. Михалков. Самый главный великан

– Никита, – сказал я, – твой папа говорил мне, что он терпеть не мог делать физзарядку.

– И точно, – ответил Никита.

Шло время. На ужин, который я устроил по случаю своего восьмидесятилетия на Поварской для многочисленных своих родственников и друзей, явился и сам Сергей Владимирович Михалков. Ему было уже далеко за девяносто, и небольшую лестницу, ведущую на бельэтаж, он одолевал, отвергнув мою помощь, четверть часа, а в ушах у меня звучал еще голос его верной помощницы Людмилы Дмитриевны:

– Он мне сказал: «КЖукову… п-приду!»

Верю ей свято, и речь его в застолье была умной, задушевной. В тот же вечер я слышал от многих о нем:

– Каков, а!

С Сергеем Владимировичем Михалковым я познакомился в 1965 году при обстоятельствах весьма необычных, которые сегодня могу назвать уникальными, ибо за десятилетия, минувшие с тех пор, ничего подобного в писательской среде не случалось.

Той весной всех писателей-фронтовиков наградили медалью «К 20-летию Победы над фашистской Германией». В ЦДЛ созвали пленум, и тогдашний первый секретарь Московской писательской организации Сергей Михалков лично вручил награды. Но семеро фронтовиков отсутствовали по болезни. И Михалков решил навестить их.

В то время я работал в «Вечерней Москве», и мне позвонил писатель Генрих Гофман – летчик, Герой Советского Союза:

– Завтра Михалков едет вручать медали писателям-фронтовикам. Я – за рулем. Поедем с нами…

Забегая вперед, скажу, что к концу того «завтра» Гофман вел свою «Волгу», навалившись на руль всей грудью, отчего машина на ходу сигналила на манер нынешних противоугонных устройств. Еще бы! У каждого писателя на радостях накрывали стол, и водитель рюмки не пропустил. О той замечательной поездке с Михалковым мы вспомнили с Генрихом при расставании в 1992 году в вашингтонском аэропорту, где вместе с Поволяевым пересаживали больного Гофмана на рейс до Майами, чтобы он попрощался с сыном. Больше я его не видел, вскоре по возвращении в Москву он скончался…

А поездка с Михалковым действительно была замечательная, памятная. Сергей Владимирович вручал государственные награды очень торжественно, но в то же время очень лично, трогательно. Сам фронтовик, прошедший войну, как принято говорить, от звонка до звонка, он для каждого находил такие тёплые слова, что и слеза катилась, и смеха было вдоволь. Потому что не формально, а душевно интересовался у награжденных, где они воевали, и обязательно рассказывал какую-нибудь байку, связанную с их фронтом. Как военкор Сергей Владимирович знал о боевых путях-дорогах очень много, мог любой фронтовой разговор поддержать, и каждая в тот день встреча становилась для меня событием.

Конечно, рассказывал и анекдоты – про себя. Один из них я запомнил: как они с Эль-Регистаном пришли к Сталину с текстом гимна. Отвечая на вопрос Сталина, Михалков начал: «Из-звините, т-товарищ Сталин, я з-заикаюсь…» Сталин прервал: «А вы не заикайтесь, товарищ Михалков». «Так я неделю после этого не заикался», – под общий хохот закончил рассказчик. Много позже я узнал от Сергея Владимировича, что похожий случай действительно был, только не с Михалковым, а… с Молотовым, на закрытом банкете по случаю утверждения гимна.

Кому еще из литературных начальников того времени, а уж тем более сегодняшнего, могла прийти мысль навестить заболевших писателей и вручить им награду, что называется, на дому? Впрочем, Михалков, более полувека пребывающий в секретарском статусе, никогда не страдал чванством. И знаменитый термин «секретарская литература», означавший внеочередное и многотиражное издание порой бездарных книг, уж к кому-кому, а к Сергею Владимировичу никогда не был применим – его стихи для детей и басни издавали и продолжают издавать не по чину автора, а по праву его огромного таланта.

Писательская среда – сложная. Перефразируя Твардовского, чуть ли не каждый мнит себя непризнанным гением, глядя на чужие успехи со стороны. И у Михалкова всегда хватало недоброжелателей, пытавшихся объяснить его феноменальный жизненный и творческий взлет то ли удачным стечением обстоятельств, то ли особой сноровкой в общении с сильными мира сего. Но для людей, хорошо знающих Сергея Владимировича, все яснее ясного: природа щедро одарила его необычным, уникальным художественным и человеческим талантом. А еще – незаурядным характером, в котором мудрость сочетается с тем редким свойством натуры, какое принято называть мужеством. Да, да, Сергей Владимирович – очень мужественный человек.

Мужество – не частый срез личности. Обычно оно воспринимается как волевое начало, склонность к громким героическим поступкам. А Михалков… Добродушный, пишущий для детей, обожающий пошутить, миролюбивый, легкий в общении… Между тем при своей внешней мягкости Сергей Владимирович на самом-то деле редкостный кремень. Это хорошо знали боевые друзья-товарищи. А уж что касается его принципиальных споров с лидерами государства, то почитайте недавно вышедшую книгу Михалкова «Что такое счастье». В ней, пожалуй, впервые рассказано с полной откровенностью, как упорно, мужественно, с большим для себя риском Сергей Владимирович отстаивал интересы литературы.

Или – отношения с Русской Православной Церковью. Михалков скрывал, что его семью регулярно навещает исповедник, но при первой же возможности смело пошел к одному из самых влиятельных членов Политбюро, чтобы походатайствовать о передаче РПЦ Свято-Данилова монастыря. И кто еще, кроме Михалкова, в начале лихих 90-х, когда его подвергли травле, стремясь отмежевать от литературы, отправить на переплав вместе с советскими гимнами, – кто еще отважился издать на плохонькой серой бумаге очень честную книгу с мужественным, вызывающим названием – «Я был советским писателем»? А иные перевертыши, плясавшие камаринскую под новую идеологическую музыку, но ныне прозревшие по поводу событий начала 90-х годов, хулили Михалкова за умение ладить с властью…

А в дни, переломные для СП СССР, именно Михалков был единственным (!) из прежних секретарей, кто пришел на приснопамятное, расправное, с публичным топтанием святынь заседание нового правления, где доламывали, раскорчевывали единый Союз писателей. Пришел, чтобы мужественно отстаивать честь советской литературы. И где теперь те свирепые перестройщики, те дежурные клоуны, те шумные деятели, учинившие грандиозный литературный перетрях, из-за которого по сей день писательское сообщество не может обрести прежний авторитет? А Михалков в свои девяносто пять возглавляет Союз писателей, ставший правопреемником СП СССР, работает в том же историческом для нашей словесности кабинете, где работали Фадеев, Федин, Марков.