В. Максимов - С. Михалков. Самый главный великан

С благодарностью вспоминаю, как Сергей Владимирович защитил мою первую книгу «Букваренок». После ее выхода в 1987 году методисты из института, где создаются учебники, видимо возмущенные тем, что за многие годы сидения они не высидели ничего интересного, принялись клеймить этот первый в то время неформальный, необычный Букварь, по которому можно было быстро, в игровой форме, научиться читать. «Букваренок» обвинялся в отсутствии серьезной научной методологии, в чрезмерной жизнерадостности и обилии игр, отвлекающих от серьезного обучения и даже в преклонении перед Западом, которое выражалось в надписи «Магос» на рисунке апельсина.

Это сейчас кажется абсурдом, но в то время такие отзывы, присланные в издательство, означали одно: ни одна твоя книга больше не будет издана. Мой добрый друг, журналист «Известий» Валентин Новиков позвонил Сергею Владимировичу, рассказал о беде незнакомого ему начинающего писателя, и реакция была незамедлительной. Через неделю в «Известиях» появилась статья в защиту «Букваренка» за внушительной подписью академика АПН СССР, Героя Социалистического Труда С.В.Михалкова, который, в частности, писал: «Букваренок – красочная веселая книжка-игрушка для дошкольников, подтверждающая непреложную истину, что воспитание юмором должно начинаться с младенческих лет».

С тех пор «Букваренок» переиздавался двадцать раз и в каждом издании я, в благодарность Сергею Владимировичу, обязательно помещаю его добрые слова, ставшие охранной грамотой моей книги.

Сколько таких охранных грамот было написано Михалковым, сколько поддержано талантливых писателей и художников, сколько выдвинуто на международные премии, я, будучи вице-президентом Совета по детской книге России, знаю не понаслышке.

Но вот странность, которая не укладывается в голове и не находит никакого человеческого оправдания. Это – неблагодарность. Есть такая народная мудрость: самое неблагодарное дело – ждать благодарности за добрые дела. Сам Сергей Владимирович и не ждал никакой благодарности, не ради нее он помогал людям. Для него делать добро было так же естественно, как яблоне приносить яблоки. Только иногда он искренне, по-детски удивлялся: «За что же они после всего поносят меня?»

На торжественном отпевании в храме Христа Спасителя, к Сергею Владимировичу, покрытому государственным флагом России, пришли проститься любящие его родные, друзья, издатели, читатели. Писателей было трое. А Михалков этого и не заметил. Ему было не до них. Он был уже далеко, в вечности, где все счастливы и любят друг друга.

…Прослушав весь мой репертуар, Цецилия Львовна [52] вдруг спросила: «А ты не можешь мне прочитать еще какую-нибудь басню?»

Этого я никак не ожидала, и, мучительно соображая, вдруг вспомнила, что когда-то в детстве читала басню С. В. Михалкова «Заяц во хмелю».

«Ну-ка, почитай!» – оживилась Мансурова. К концу моего чтения она уже хохотала и, радостно махнув рукой, сказала: «Вот это и будешь читать при поступлении! Приходи весной сразу на второй тур!»

Я летела домой на крыльях.

Даже не знаю, когда и почему я в детстве выучила эту басню. Может быть, подражая Игорю Ильинскому, не помню. Но читала я ее по-другому, по-своему, помню, что друзья родителей всегда весело смеялись. Как-то мама [53] с Владимиром Павловичем Бурмейстером [54] поехали на Николину гору. Там была дача вдовы Семашко, М.Я. Гольдиной, там же жил друг Владимира Павловича, Александр Клейн [55] . Короче, меня взяли с собой, погулять на воздухе несколько дней. В это время на Николиной горе отмечали какой-то семейный праздник. Вечер шел на открытой эстраде, на лавочках сидело много народа, а весь концерт вел сам Сергей Владимирович Михалков. Вокруг эстрады, в кустах, сидели дети, кто-то пытался залезть на сцену, а я, разумеется, торчала за кулисами. Мне всегда там было особенно интересно. Кроме меня, там были ещё дети, но один мальчишка лет семи очень выделялся из всех. Он ходил очень важно, как бы свысока глядя на нас. Терпеть я не могла таких. Я и отличников не любила, все они были какие-то воображалы. У нас с девчонками во дворе всегда было равенство, а тех, кто нос задирал, могли и отлупить. В общем, я все смотрела на этого мальчишку и никак не могла понять, чего он так задается. Между прочим, моя мама даже выступала на сцене. Ее просили станцевать цыганский танец, и, как всегда, она имела огромный успех. Ну и что? Я ведь из-за этого не стала нос задирать! И главное, что этот мальчишка все передо мной ходил и так на меня вызывающе посматривал. Вдруг слышу, объявляют: «А сейчас выступит Никита Михалков». Я из-за кулис чуть не вывалилась. Вот оно что! Так это сын Михалкова! Вот почему он так воображает. Вышел этот шкет на сцену, все зааплодировали, а он так важно подошел к роялю, где сидел какой-то серьезный композитор, и запел:

А сам в мою сторону косится. Ну, конечно, успех был большой, хотя мне показалось, что пел он не очень интересно. «Ну, – думаю, – ладно, я тоже выступать могу не хуже тебя». Подошла я к Сергею Владимировичу и говорю: «А можно мне тоже выступить?» Он так удивился и спрашивает: «А что ты, девочка, делать будешь?» Я говорю: «Я прочитаю вашу басню «Заяц во хмелю»!»

Он еще больше удивился, а потом говорит: «Хорошо! А как твоя фамилия?» И пошел на сцену объявлять.

Мама мне потом говорила, что они чуть с лавочки не упали, когда Михалков сказал: «А сейчас Вика Лепко прочитает басню «Заяц во хмелю».

А я тогда ничего не боялась, вышла и стала читать. В общем, пока я читала, зрители то смеялись, то аплодировали, а когда закончила и поклонилась, кто-то даже «Браво!» крикнул. Вышла я за кулисы, а этот Никита стоит в углу и так с интересом на меня смотрит. Тут сам Михалков подошел ко мне и сказал: «Ну, ты молодец! Спасибо!» и дал мне плитку шоколада. Хотела я Никите половину дать, чтобы не огорчался, а его уже и след простыл. Ну и пусть. Зато теперь знать будет, что нечего задаваться…

Я так соскучилась по нему, мне так не хватает этого замечательного человека, с которым мы говорили обо всем. Кажется, «мое» ему было интересно. Теперь это так редко случается…

– Нн-ну, как у тебя дела? – говорил знакомый голос из телефонной трубки. Спрашивая таку редактора, многие подменяют значение сказанных слов, имея в виду: скажи, как там МОИ (издательские) дела.

Быстро соображаю, что сказать: «Эта книга в типографии, та на иллюстрировании…»

– Нн – нет, ты мне скажи, как у ТЕБЯ дела, – делает он смысловое ударение.

Теперь от ответа не уйти. Семья, книги, поездки, есть ли новые хорошие рукописи… – все выкладываешь как на духу.