Александр Секацкий - Миссия пролетариата

принципах частной собственности. Этот факт необходимо признать, не повторяя трагической ошибки основоположников материалистического понимания истории, ошибки, вызванной желанием максимальных преференций своему детищу – коммунистическому движению. Но из признания факта некоторого несовершенства пролетарской экономики вовсе не следует, что пролетариат не в состоянии учредить более совершенную экзистенцию – как способ загрузки и проявления человеческой сущности. Ведь на экономике не сошелся клином белый свет, и класс, призванный упразднить классовое деление общества, тем более должен десакрализовать экономику, противопоставить ей другой способ дистрибуции вещей, например «подвеску» [56]. Почему бы в качестве образующего не взять иной ключевой глагол вместо глагола «экономить»? Например, «расточать»? Тогда экономика потеряет часть своей самостоятельности, а вместе с этим частично померкнут и ее основные стимулы, мотивация из ряда сбережения и стяжания. Социалистическая экономика, пришедшая на смену всевластию частной собственности, проиграла историческое соревнование по собственно экономическим параметрам, включая производительность труда. Но если с капиталистической экономикой соревнуется не социалистическая экономика (от слова «экономить»), а коммунистическая расточка (от слова «расточать»), и притом сравнение проходит по всему фронту условий человеческого существования, победитель был бы другим. Но для этого пролетариат должен сохранять свою самотождественность.

Однако вирусом стяжательства поражено как товарное производство в целом, так и каждый его участок в отдельности. Каждая вещь, принявшая товарную форму, несет в себе скрытый очаг буржуазной инфекции (в частности, эпидемии потреблятства). Выделить из товарного производства чистую фракцию (или «чистую линию»), которой можно было бы безнаказанно пользоваться, не удавалось и никогда не удастся. Пока трансцендентное расширение революции задействовано на полную мощь (чтобы, например, землю в Гренаде крестьянам отдать), аттракторы сбережения-стяжательства могут отойти на задний план, но как только экономика в целом встает на товарные рельсы и экономическое сбережение приобретает решающее значение, пролетариат обречен – начинается его стремительное перерождение под воздействием мелкобуржуазного элемента. И хотя «иностранный легион» в этом случае выступает в роли заградительного отряда, его усилия оказываются тщетными. Тем более что победивший пролетариат, как уже отмечалось, подстерегала и другая опасность – стабилизация государственных институтов, которая в случае отсутствия классовых противовесов принимает форму уже не диктатуры пролетариата, а тоталитаризма, то есть социальной шизотенденции, основанной на отсутствии обратной связи.

И все же опасность социальной онкологии, некотролируемого размножения раковых клеток государства, не является непреодолимой угрозой для пролетариата, развоплощающего в своем революционном порыве все отчужденные и овеществленные формы человеческой деятельности. Опасность резко возрастает именно в случае заражения вирусом стяжательства, против которого, увы, нет пока ни вакцин, ни сывороток. Помимо всего прочего, отсюда вытекает следующий вывод: на протяжении, по крайней мере, Нового времени прочность основных социальных устоев обеспечивалась прежде всего стяжательством, оккупировавшим волю и воображение целых классов. И наоборот, начало, которое предстает как воистину революционное, это не авантюризм и даже не дух воинственности, всегда пробуждающийся у революционного класса, – это бескорыстие, неподчинение эквивалентному обмену. Такое неподчинение и есть высшая форма бунта.

Некоторым образом можно сказать, что в своих бескорыстных порывах души человек, к какому бы классу он ни принадлежал, сближается с пролетариатом хотя бы на краткое время. Что же, ведь и сама революция есть порыв бескорыстия пролетариата в своей очередной ипостаси, порыв, по привычке легитимирующий себя в терминах всеобщего эквивалента как восстановление справедливости.

Итак, вновь окинем взглядом ход рассуждений в духе исторического материализма, сталкивающийся с радикальной проблемой самотождественности пролетариата. С момента захвата буржуазией господствующих высот в экономике, точнее говоря, с момента утверждения самой экономики в качестве ведущей, господствующей сферы человеческой деятельности, возникают предпосылки для консолидации и исторического восхождения пролетариата. Все это, так сказать, азы марксизма, однако иногда случается заблудиться и в трех соснах. Дело в том, что пролетариат наследует (уже к концу XIX столетия) острейшие экономические противоречия, неразрешимые, по мнению Маркса, в рамках капиталистического строя, неразрешимые без вмешательства пролетариата, без его овладения исторической ответственностью. Этим «вмешательством» устраняются самые вопиющие несправедливости, затрудняющие дальнейшее развитие производительных сил, чем, такова уже диалектика истории, в свою очередь пользуется капитал. Антимонопольные законы, оплачиваемые отпуска, минимальная ставка заработной платы – сегодня ясно, что без этих и многих других параметров развития экономики, ситуация давным-давно зашла бы в тупик – и все они «приняты» при непосредственном вмешательстве пролетариата, хотя само это вмешательство оказалось формой бытия для иного.

То есть пролетариат действительно разрешает противоречия, накопившиеся в сфере производственных отношений и сдерживающие развитие производительных сил. Но тем самым он отклоняется от исполнения собственной эксклюзивной миссии. Ведь царство его, коммунизм, не от мира сего, к нему нельзя прийти экономическими путями, «стяжать» его можно, лишь разорвав круг эквивалентных обменов, преодолев законы экономики и лишив их статуса законов природы. Обе тенденции, бытия для себя и бытия для иного, неразрывно присутствуют в ходе классовой борьбы, составляя двуединую задачу пролетариата. Одно лишь утопическое начало преодоления отчуждения при всем его величии не способно обеспечить пролетариату победу. Зато подмена участи, связанная с необратимой вовлеченностью в экономику, заводит диктатуру пролетариата в тупик, а вирус стяжательства, как только ослабевает иммунная реакция классовой бдительности, приводит к фатально необратимым процессам, ведущим коммунистическую идею к гибели независимо от того, одержит ли контрреволюция открытую победу или социальный организм погибнет от канцерогенного перерождения (как это произошло в СССР).

Теперь о трудности, связанной с непокорностью природы, природы, которая может представать во всей своей первозданности, как греческий фюзис или как уже перепричиненная хитростью разума стихия.