Петр Быков - Д. Н. Мамин-Сибиряк

Семинарские годы Мамина ознаменованы были его творческими попытками. Впрочем, писать он начал несколько раньше, но затем бросил. По рассказу Елизаветы Наркисовны, крупную роль в первых литературных шагах её брата сыграл преподаватель словесности в пермской семинарии, Соколов. Он страстно любил и великолепно знал свой предмет и умел заинтересовать им почти всех способных воспитанников. Был строг, требователен, но далек от педантизма и рутинных приемов. За первое сочинение Дмитрия Наркисовича Соколов поставил единицу, но в то же время сказал: «В таком виде никуда не годится, а дарование чувствуется. Вы должны заниматься литературой. Работайте над слогом, больше читайте!» Дмитрий Наркисович всегда вспоминал этого преподавателя с благодарностью и уважением. Совет Соколова работать над слогом Мамин принял близко к сердцу и при дальнейших своих литературных попытках, и гораздо позднее, когда уже выступал в печати. По свидетельству той же сестры, с первых литературных шагов у Дмитрия Наркисовича создалась привычка тщательной работы над конспектами своих романов. Исписывались целые тетради. Не один раз менялись не только детали и характеристика действующих лиц, а даже фабула. Зато, когда черновая, подготовительная работа кончалась, Мамин писал уверенно, быстро, почти без помарок, часто даже не перечитывал написанного перед отсылкой в журналы. Покойный Виктор Александрович Гольцев, редактор «Русской Мысли», рассказывал, как ревниво относился Дмитрий Наркисович к своим работам. Однажды он просил вернуть ему уже сданный в редакцию рассказ, продержал его недели две и переделал до неузнаваемости, что называется, не оставил камня на камне.

Окончив курс семинарии, Мамин живо чувствовал пробелы в своем образовании и решил ехать в Петроград «доучиваться» и посмотреть своими глазами на чудеса знаменитой столицы. Весной 1871 года он покинул Екатеринбург, запасшись более чем скромной суммой на дорогу. Пышная столица неприветливо встретила 19-тилетнего юношу, приехавшего в нее без средств, с одним храбрым намерением просуществовать как-нибудь. Поступив в медико-хирургическую академию на ветеринарное отделение, Мамин, спустя два года, перешел на медицинское отделение, а в следующем, 1874 году выдержал экзамен в университет, пробыв около двух лет на естественном факультете, и наконец в 1876 году перешел на юридический факультет, но и здесь не кончил курса. В Петрограде Мамин в первый приезд свой прожил около пяти лет. Эти годы, отмеченные рядом неудач, разочарований, приступами острой нужды, сомнениями в себе, красиво описаны Маминым в одном из характерных и ярких его произведений – в романе «Черты из жизни Пепко». Здесь он рассказывает о своем пребывании в дешевых меблированных комнатах, голодании и недоедании, занятиях репортажем, попытках печататься и т. д. Его репортерство быстро пошло в ход, и в какой-нибудь месяц он превратился в заурядного газетного сотрудника, добывая рублей 20–30 в месяц трудной, тяжелой работой, на которую уходил иногда целый день.

Тогдашняя литературная, правильнее сказать, газетная богема была в руках некоего хроникера Николая Волокитина, державшего мелких газетных работников в ежовых рукавицах путем авансов, разумеется, ничтожных. Это был своего рода типик. В молодости он писал рассказы в разных газетках, однажды сфабриковал письма Гумбольдта, донес на одного из литературных либеральных деятелей, был презираем, работал у рыночных «книжников», утопал и в семидесятых годах вынырнул в качестве хроникера. С ним пришлось иметь дело и Мамину. Как ни был скромен его заработок от репортажа, но он, по признанию Дмитрия Наркисовича, являлся для него громадным, «особенно принимая во внимание, что это были первые деньги, дававшие известную самостоятельность и даже некоторое уважение к собственной особе». «Да, – говорит Мамин, – я уже являлся составной частью того живого целого, которое называется ежедневной газетой. Про себя я очень гордился своей первой литературной работой и был рад, что начал службу простым рядовым». Слушатели, литературные друзья, которым Мамин рассказывал подробности о тех тяжелых условиях, в которых работала тогдашняя газетная богема, дивились необычайной энергии тех немногих работников, которые вырывались из этого омута газетной богемы. «А больше спивались», добавлял со свойственным ему добродушием и спокойствием Дмитрий Наркисович, который был из счастливцев, не погибших в омуте, единственно благодаря своему выносливому характеру и неугасавшей в нем веры в лучшее будущее.

О своих тяжелых годах в Петрограде Дмитрий Наркисович говорил всегда неохотно и мало и большею частью ссылался на свой роман «Черты из жизни Пепко», где он, по его словам, «все описал». Однако частенько, когда его посещал кто-нибудь из молодежи и был сносно одет, он, замечая это, качал головой и говорил: «Как много дал бы я в свое время за то, чтобы бывать в семейном доме, но у меня в молодости бывали такие минуты, что буквально не в чем было войти „в люди“, не пойдешь же в сибирских сапогах». В другой раз он кого-нибудь из молодежи спрашивал: «А вы где обедаете?» – «Да вот, в студенческой столовой». – «А не колбасой с чаем питаетесь?» И, не дождавшись ответа, с горячностью говорил: «А ведь, небось, не знаете, что есть замечательная рыба – невский сиг! недорогая, вкусная, ну что стоит самому на керосинке сварить себе уху, изжарить наконец! Вот и я студентом тоже… на колбасе голодал, а не знал, как быть сытым на берегу Невы». И все это разглагольствование Мамин обыкновенно заключал, шутливо подмигивая, словами: «Эх, вы!»… По собственному признанию Дмитрия Наркисовича, лекции посещал он далеко не часто, но зато пробелы знания усердно пополнял чтением, которому посвящал немало времени, еще будучи в пермской семинарии. Читал он без особенного выбора книги и статьи, посвященные общественным вопросам, причем его записные книжки, без которых он редко оставался во все годы его сознательной жизни, наполнялись массой выписок.

«Несомненно, уже к этим годам, – говорится в одной заметке о Мамине, – относится начало приобретения солидного образовательного багажа, которым позже отличался писатель. Тут и химия, и геология, и общественные науки с Марксом и Спенсером во главе. Кажется, читалось все, что попадет, со всею жадностью к духовной школе ума; но все это укладывалось в стройную систему гуманного миросозерцания, и от естествознания намечался уже переход к историческим наукам и литературе» Университетские занятия шли не важно, они обрывались то газетной работой, то беганьем по урокам из одного конца города в другой, а то и дружественными заседаниями в гостеприимных трактирчиках, где отдавалась неизбежная дань молодости. Из времен своего студенчества Мамин охотно повествовал о том, как известный ученый, профессор П. Н. Зинин, посадил его на экзамене из химии. В эти годы, но рассказам Дмитрия Наркисовича, он набрел на хороших людей, ставших его друзьями, разделявшими с ним его горе и радости, его порывания, надежды, стремления. И если он не угасал духом, не разбился о подводные камни в житейском море, ища берега, то этим он много обязан своим друзьям, которые были ему особенно дороги в минуты отчаяния, недовольства собой, своим прозябанием в мурье в это время, когда где-то далеко кипела настоящая жизнь, которую ему так хотелось описать, когда он серьезно начал обдумывать один из первых своих романов, доставивший ему столько горьких минут.