Unknown - Я-злой и сильный (СИ)

Уже со своего аккаунта Кэп напечатал:

«Что за пидор возит Тёму на джипе?» - и лишь в последний миг одумался, заменил слово «пидор» на «хрен».

«Крутой хрен», - ответил Мадьяр. – «Круче только яйца. Полистай городские новости на сайтах – он там часто мелькает».

«Тёма нашел спонсора?» - съязвил Кэп.

«Почему «спонсора»? Просто – Человека. Который любит его. Который его ни разу не ударил. Который забирает его с работы, дарит розы и пригласил в Нью-Йорк на Новый Год».

Чтоб ничего не писать про Нью-Йорк, Кэп напечатал:

«Тёма любит розы?»

«Да», - просто ответил Мадьяр. – «А ты что ему дарил?»

«Ничего», - даже в напечатанной фразе видна была растерянность.

«Ты – свинский жлоб».

Отвечать Кэп больше не смог. Одна фраза добила, уничтожила его:

«Тёма любит розы».

Он прокручивал в памяти начало их отношений и думал: с чего он вообще взял, что Рыжему нужна грубость, «сильная рука», насмешки? Он вспомнил, как ехидно тыкал Тёму носом в его любовь, как глупого щенка тычут в сделанную им лужу. Он стремился высмеять его, задеть побольнее. А Тёма – любит розы. Улыбается, когда ему дарят цветы. Читает на память стихи о любви. Он – романтичный, нежный, хрупкий. Но Кэп с самой первой секунды причинял ему боль. И отчего-то решил, что Тёмка любит боль. А он просто любил его, Кэпа. Защищался от него, как мог. «Лёшка, не бей! Я ничего не сделал!» - отчаянный крик и поднятые над головой для защиты от удара руки. «Я – хирург, и всё, что касается боли, для меня – мимо секса». Каким нужно было быть глухим, слепым, бездушным, чтобы не слышать и не понимать этих слов?!

Зато теперь Судьба смягчилась к Тёмке, завалила подарками: заботливый любовник, роскошные букеты, Новый Год в Нью-Йорке…

- Что ж, Рыжик, будь счастлив! – сказал Кэп негромко.

Он выключил ноут, оделся, покатил в магазин и, объехав все полки, выставил на транспортер у кассы шесть бутылок водки.

* * *

Всё же был у Лёхи Шумилина Ангел-Хранитель! В сложные, злые минуты спускался откуда-то со звездной вышины и укрывал своими сильными крылами. Тогда, на Кавказе, в день взрыва. Летом, когда Лёха в петлю лез от сумасшедшей боли. Сейчас, когда решил упиться и не жить.

Пил Кэп три дня. Спасибо, в самое первое утро хватило мозгов позвонить на работу и соврать, что - болен. Похмельно-хриплый голос сошел за простуженный. А потом Кэп выключил мобильник и залился водярой по самые брови. Медленно текли воспоминания: как Рыжий пришел сюда, на эту кухню, с бутылкой и батоном колбасы, как в любви признался с бухты-барахты, как отдался в первый раз – безмолвно и кротко. Кэп гладил пальцами открытые на экране компьютера Тёмкины фотки. Мысль возвращалась к недавнему: вот Артём сбегает по ступеням больницы, улыбаясь чужому мужчине, вот берет в руки букет, вот привычным жестом захлопывает за собой тяжелую дверь джипа…. Боль теснила дыхание, и Кэп начинал хлебать сорокоградусную из горла, пока не наступал тупой, безразличный покой... На третий вечер он пытался просечь пьяными мозгами: пора ли ехать в магазин «за ещём», или водки хватит до утра? - когда зазвонил городской телефон. Он нетрезво откликнулся:

- Н-н-н-дааа?

И энергичный Ильяс выдал заготовленную фразу:

- Лёх, как дела? Гостей принимаешь? – потом среагировал на Лёхино мычание и запнулся: - …Ты пьян?

- Неее, - попытался отбрехаться Кэп. – Устал просто. Сплю.

Но ложь была слишком очевидна. Голос Ильяса заледенел:

- Виталик приехал. К тебе собирается… Примешь?

- Чалый? – выдохнул Кэп. – Конечно. Жду!

Это Виталик Причалов, для друзей – «Чалый», вдвоем с Ильясом вытащил из-под обстрела Кэпа, когда ему оторвало ноги. Дружба их прошла крещение огнем и кровью и осталась уже, наверно, на всю жизнь. Ильяс в гости к Чалому в Москву ездил каждый год: один или с Файкой. И Чалый при случае заруливал в Брянск к боевым товарищам.

Кэп в ожидании гостя постарался привести себя в норму: достал банку огурцов, выпил, сколько смог, рассола, сунул голову под холодный кран, но протрезвелось несильно. Дверь Виталику он открыл с мокрой шевелюрой и мутными глазами.

- …Твою дивизию! Ты – пьешь? – Чалый встал в дверях, как вкопанный. – А Ильяс говорил: завязал.

- С пьяными не общаешься? – огрызнулся Кэп. – …«Даже чаю не попьете?»

Чалый огорченно дернул плечом, прошел в квартиру, протянул для пожатия руку:

- Ну – здравствуй, приятель!

- Водку будешь? – голос Кэпа был виноватым.

- Чаю сделай. …Живешь-то - один?

- Один. Кому безногий нужен? – хмыкнул Кэп.

Он поставил чайник, порылся по шкафам. Нашлось кое-что: конфеты, которые покупал для Татьяны, миндальные орешки в карамели – еще от Рыжего остались. Хлеба не было. Достал из холодильника Танькину кастрюлю щей, открыл крышку, поморщился и сунул обратно на полку.

- Ты к нам на Новый Год?

- Нет, я - по делу, - Чалому трудно было скрыть, как он расстроен. – К тебе. А ты – пьешь.

- Ко мне? – покосился на него Кэп. – Ну, выкладывай!

- Вот! – Виталик вынул из пакета и плюхнул на стол толстую пачку купюр.

- Что это? – опешил Кэп.

- Сто семьдесят тысяч. Тебе на протезы. Ребята собрали в Москве. Без отдачи.

Кэпа словно к месту пригвоздило. Чайник кипел на плите, звенькая крышкой. Виталик брезгливо перекладывал в раковину грязную посуду со стола. А Кэп смотрел на деньги, и у него дрожали руки.

- Вы с ума сошли?

- Дали, кто сколько смог. Кто – пятьсот рублей, кто – штуку. Один бизнесмен двадцатку доложил. Он сам воевал в девяносто шестом, ранен был, лечился, в теме…

- Я не возьму! – Кэп обреченно опустил взгляд. – Не надо.

- Если боишься пропить – не бери! – Чалый посмотрел пронзительно и прямо.

- Не боюсь. Просто… как я им всем?… Мне же нечего дать.

- Никто от тебя ничего не попросит. Это Совет ветеранов собрал. Ты не один такой. Мы многим помогаем.

- А почему – сто семьдесят?

- Мало?... У нас есть, кто в медицине разбирается. Сказали – хватит на неплохие протезы. Вот – телефон, куда звонить, - Чалый вынул из кармана и положил сверху на деньги визитку медцентра.

Кэп закусил губу. «Неплохие протезы» - неплохо, конечно. Но как он мечтал о тех, которые уже примерил!... Почти живые, послушные, чуть пружинящие на каждом шаге «ноги». Он с десятого шага их уже сам передвигал! А потренироваться, и станет – нормальным. Как все! Нетрезво путаясь в цифрах, он взялся считать: здесь - сто семьдесят, еще двадцать две – в ящике стола, пятнашку дадут на зарплату, по пять штук можно у Ильяса и Серого перехватить на месяц-другой. Мать порывалась отдать свои «смертные»: полтинник, наверно. Ей нужно будет раньше всех вернуть. Если всё сложить, то сколько не хватает? Шестьдесят или семьдесят? Можно взять кредит. У него же ж – зарплата!

- Чего ты? – Чалый заметил его замешательство.