Александр Рубцов - Нарцисс в броне. Психоидеология «грандиозного Я» в политике и власти

Подобное сопротивление встречается и в профессиональной среде, а не только в сообществе средних гуманитариев. В собственно методологическом плане дело сводится к критике: 1) вульгарного психологизма в объяснении явлений политики и политического сознания; 2) некорректного переноса индивидуального на социальное, личностной патопсихологии на психику и ментальные структуры коллективов, общностей, наций, культур. Нередко смущает кажущаяся несоразмерность ажиотажа, нагнетаемого вокруг модного сюжета, реальному месту этой темы в общей теории и в конкретике самой жизни.

Отдельный вопрос – обвинения в абсолютизации линии Фрейда (как известно, в теории сознания и бессознательного не единственной). В свою очередь сами эти претензии нередко вызваны весьма убогими представлениями о месте проблемы нарцисса в психоистории и в самом психоанализе, в его философских и аналитических производных, в том числе весьма удаленных от первоисточника по времени и смыслу.

Наконец, сказывается явная недооценка масштабов бедствия. Нередко даже очевидные патологии и критичные ситуации воспринимаются как авторские преувеличения. В таких случаях склонны видеть понятное и тоже по-своему нарциссическое желание аналитика все драматизировать, превращая частность во всеобъясняющий принцип.

Подобные риски есть, они отслеживаются, но и сами эти претензии часто вызваны проблемами с «матчастью» и деформацией оптики. Прежде всего на бытовом уровне в нарциссизме обычно видят лишь безобидную склонность характера, в крайнем случае не самые приятные отклонения в самооценке и отношении к другим, но не спектр расстройств, включающий патологические и злокачественные формы, к тому же практически неизлечимые.

Далее, не учитываются возможности фатальных последствий деструктивного нарциссизма на личностном и социальном уровнях. В наше время данное расстройство, как никакое другое, чревато разрушением жизни людей и общностей, фатальными конфликтами, расколами семей и социума, убийствами в быту и войнами, которые развязывают государства. В «лучшем» случае (как у нас) это холодная гражданская война зашкаливающей самовлюбленности и мегаломании с почти затравленными попытками рефлексии и самокритики. Но все может оказаться еще серьезнее. Гений нуара Стивен Кинг, объявивший Трампа злокачественным нарциссом, выразился однозначно: «То, что у этого парня палец на красной кнопке, страшнее любой истории ужасов, что я написал». Эта сентенция сейчас тоже воспринимается как эффектное преувеличение, но скорее по привычке к ядерному риску и к тому, что до сих пор все как-то обходилось. Плюс подслеповатая вера в надежность технологических и политических защит от срыва. Надо пересмотреть «Жертв оприношение» Тарков ского.

Наконец, сказывается банальная неосведомленность о нарциссических эпидемиях общенационального масштаба, не говоря о весьма тревожной динамике с экспонентой буквально в последние годы. В России явное обострение началось всего-то в 2011 году со вторым пиком в 2014 году, со всей посткрымской историей культа победоносности и глобального превосходства. За океаном это уже давно проблема общегосударственного масштаба, и в массовых расстройствах, и в индивидуальных проявлениях, вплоть до требований обследования и импичмента по состоянию психического здоровья. У нас же, несмотря на аналогичные и ничуть не менее массовые и опасные тренды в идеологии и симптоматике политических помешательств, проблему нарцисса все так же сводят к комичным девиациям отдельных персонажей, например, известных друзей.

Нарциссизм целых эпох, таких как Модерн и постмодерн, и вовсе вне поля зрения, хотя этот масштаб имеет прямое отношение к превращениям возрожденческого титанизма в тоталитарные модели, а затем и в политический постмодернизм с характерными эффектами виртуализации, конструирования гиперреальности, самоцентрации и аутоэротизма. Соответственно, практически не учитывается нарциссическая предрасположенность таких важнейших обитателей мира политики, как идеологии, революции, харизматика, мобилизация, сплочение и пр., не говоря о новейших политтехнологиях и изощренном пиаре.

Учитывая все эти разнообразные контексты, кажется тем более необходимым предварить дальнейшее изложение своего рода компактной пропедевтикой – обзором принципов подхода с пояснением моментов, вызывающих наибольшие сомнения. Начинать приходится с происхождения образа и самого имени. Здесь и в самом деле все не так просто – и с Нарциссом из легенды, и с нарциссизмом в психопатологии, тем более в политике. Миф нуждается в дополнительном анализе, но и сам анализ нуждается в зачистке от мифов, которыми он обрастает в обыденных версиях. Миф сложен и именно в этом так продуктивен в толкованиях, расширениях и переносах. Он один из самых чувственных, но и нагруженных сложной символикой и смыслами, достойными рационализации. В свою очередь и теория нарциссизма, в том числе в политике, куда более утонченна, продвинута и строга, чем кажется при первом знакомстве с именем концепции.

Проблема имен, подобных Нарциссу, в том, что все о них уже слышали – понемногу и что-нибудь. Как-то я не поверил эксперту в области авангарда, написавшему, что в России плохо знают Лисицкого. Первый же испытуемый из образованных заявил: «Конечно же знаю. Висит в Третьяковке, рядом с Боровиковским».

Миф о Нарциссе общеизвестен, но в редуцированной версии: импозантный юноша влюбился в себя, отчего и умер, превратившись в цветок. Близки к голой схеме практически все энциклопедические и словарные статьи, начиная с Брокгауза и Ефрона [2] «Нарцисс, в мифологии – красивый юноша из Фестий или Лакедемона, сын реки Кефисса и нимфы Лейриопы. На вопрос, какова будет судьба мальчика, Тиресий ответил Лейриопе, что он достигнет старости, если не увидит сам своего лица. О смерти Н. мифология сохранила несколько рассказов, из которых известнейший прекрасно передан Овидием ("Metam.", III, 339–510). В жаркий день Н., никого никогда не любивший, нагнулся над чистым источником и увидел свое лицо: с того же момента он влюбился в себя и скоро умер, причем тело его обратилось в цветок» (Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Том XXA (40). СПб.: «Семеновская Типолитография (И.А. Ефрона), 1897. Стр. 603). . Образец лапидарности: «Употр. как символ самовлюбленного человека» почти отражает общий уровень экзегетики мифа [3] Ефремова ТФ. Новый словарь русского языка. Толково-словообразовательный. М.: Русский язык, 2000. URL. Здесь и далее обозначение URL говорит о том, что в списке литературы дается полная ссылка на электронный адрес издания. .