Юрий Левада - Ищем человека: Социологические очерки. 2000–2005

Таблица 2.

Степень одобрения деятельности Горбачева, Ельцина и Сахарова, 1988 и 1991

(Декабрь 1988 года, N=2480 человек; июль 1991 года, N=2800 человек, % от числа опрошенных)

Очевидно, произошла смена лидера общественных симпатий, общественного мнения, сами же симпатии (ожидания) остались прежними и столь же малоопределенными. Уровень мобилизации общественных надежд вокруг нового лидера на первых порах оказался чрезвычайно, невероятно высоким. В том же опросе июля 1991 года 94 % респондентов из числа голосовавших месяцем раньше за Б. Ельцина выразили одобрение его деятельности (в том числе 78 % – полностью одобряли), причем эти оценки могли означать в тот момент всего лишь высокое доверие к декларативным обещаниям. Главной чертой личности Б. Ельцина опрошенные летом 1991 года – значит, опираясь на те же декларации – сочли его «решительность». Тем болезненнее оказалось последующее разочарование.

Важно отметить, что смена адресата общественных надежд не привела к заметному общественному разлому: «перестроечная» часть политической элиты склонилась к поддержке Б. Ельцина, массовое сознание, следуя прежним образцам, признавало авторитет власти. Попытки организовать политическую оппозицию в 1990–1991 годах («Слово к народу» и пр.) не получили заметной поддержки. Сколько-нибудь значимого оппозиционного «меньшинства» не оказалось.

Но высокий уровень общественной поддержки лидера никогда не означал и – как сейчас видно – не означает «буквального» единодушия. Многочисленные опросные данные позволяют судить о довольно сложной структуре самого феномена такой поддержки.

Как видим, даже на пике своей политической карьеры (который, по данным опросов, пришелся на время ожиданий, т. е. на время до начала деятельности во главе государства) Б. Ельцин получал безоговорочную поддержку менее чем от половины голосовавших за него на президентских выборах в июне 1991 года, остальные сопроводили свою поддержку рядом условий и оговорок.

Правомерно предположить, что на любом уровне общей поддержки (одобрения деятельности, голосования «за») определенного лидера имеется некоторая шкала позиций сторонников (как и оппонентов). Иначе говоря, даже в моменты наиболее высоких ожиданий готовность полностью одобрить лидера выражает меньшинство его сторонников.

Таблица 3. «С какой оценкой деятельности Б. Ельцина на посту президента России Вы бы скорее могли согласиться?»

(N=1600 человек, % от числа опрошенных)

Если попытаться кратко подвести итоги «первого акта», можно отметить, что на всем его протяжении сохраняла действие «советская» модель взаимодействия компонентов общественной структуры: квази-единая политическая элита и послушное, временами восторженно-послушное, «большинство» (причем отнюдь не большинство населения, а лишь субэлитарной его части – более образованной и политизированной, куда входили руководители, специалисты, т. е. те, кого ранее было принято относить к «активу»). Это значит, что никакого функционально значимого «меньшинства» и «большинства» просто не существовало. Все переакцентировки происходили в рамках старой, монопольной структуры общества и общественного мнения. Сопротивление курсу М. Горбачева (как и позднее начальная оппозиция режиму и реформам Б. Ельцина) сложилось в результате внутреннего кризиса и разложения в лидирующей элите, точнее, в ее верхушке. Вынужденные обстоятельствами демократические шаги и декларации выводили на передний план закулису личных интриг и амбиций лидеров. «Массовая» жизнь всеми этими процессами была затронута в основном через нараставший потребительский дефицит. В этих условиях серия уникальных «протодемократических» конкурентных выборов 1989–1991 годов (народных депутатов Союза, России, президента России) играла скорее демонстративную и мобилизующую роль, не оказывая прямого влияния ни на государственное управление, ни на расстановку политических сил.

Акт II: структуры разочарований и конфронтаций

Условные границы периода – сначала 1993 года до осени 1999-го. На этот период пришлись две волны исследования «Советский человек» (ноябрь 1994-го, январь 1999-го). Внешне это был период распада властной монополии, когда на политическую сцену вышли организованные силы оппозиций – сначала «умеренные» (Верховный Совет 1992–1993 годов), позже «левые» (коммунисты и патриоты); временами казалось, что президентская власть держится на волоске, а конфронтация с «левой» оппозицией превращается в борьбу без правил, доходящую до вооруженной, как в октябре 1993 года.

Однако на деле конфронтация ограничивалась столичной около-властной площадкой, «левая» оппозиция не сумела превратить широкое недовольство результатами реформ в организованный массовый протест. Демократически ориентированные группы, не имея своей массовой базы, неизменно надеялись использовать свое влияние на власть или собственное участие в ее структурах, поэтому так и не смогли составить реальной оппозиции. Не менее значимой была и программная, идейная слабость оппозиционных сил. «Левая» (точнее, консервативно-патриотическая) оппозиция надеялась на реставрацию советских порядков, демократические силы – на воспроизведение ситуации перестроечных иллюзий, т. е. те и другие в значительной мере выражали утраченные надежды прошедших лет. Никаких стратегических альтернатив программам (на деле – прагматически-неуверенным шагам) власти никто всерьез не предлагал.

Политические конфронтации 90-х предельно обострились в середине периода, в 1995–1996 годах, когда влияние оппозиции и президентской власти в общественном мнении, как казалось, единственный раз практически сравнялись и наметилась возможность успеха КПРФ на президентских выборах. Один из уроков тогдашнего кризиса (за которым нам довелось внимательно следить [59] ) – в принципиальной невозможности понимания политической ситуации в стране по анализу внешней, зримой на уровне общественного мнения стороне происходящих процессов. При отсутствии сложившегося общественно -политического поля главным их участником, основным «игроком» оставалась государственная власть. Поэтому реально противостоящими силами являлись не симпатии или потенциальные голоса партий, а власть (при всей своей слабости – а точнее, именно из-за собственной слабости – готовая использовать и силу, не считаясь ни с какими законами) и ее противники. И поэтому «равновесие» сил весны 1996 года было мнимым, было как бы результатом взвешивания на несуществующих весах.