Нико Штер - Власть научного знания

Честность: «Все китайцы врут […], причем, по-видимому, даже тогда, когда это вранье не приносит им особой пользы» (ebd.: 532, ссылаясь на врача, «который долгие годы жил среди китайцев»). И далее: «Чувство правды и честность [у южан] развиты не так сильно, как у человека нордического» (ebd.: 535). И далее: «В нордических странах работнику можно верить на слово. […] В южных странах подобная честность и порядочность, по крайней мере, не являются правилом» (ebd.: 551).

Отсутствие потребностей: «Самое сильное оружие монголоидов в борьбе с другими расами – это поразительное отсутствие потребностей» (ebd.: 532).

Любовь к музыке: «Переднеазиатская раса, безусловно, музыкальна; это, как мне кажется, вообще самая музыкальная раса из всех» (ebd.: 539). «Что касается музыки, позволяющей выразить движения души, то здесь нордическая раса кажется мне не очень одаренной» (ebd.: 552). Чтобы подобное высказывание ни в коем случае не представило нордическую расу в невыгодном свете, Ленц тут же добавляет: «И хотя многие великие композиторы принадлежат к нордической расе, своей расовой наследственности они обязаны скорее общей способностью к духовному творчеству, нежели, собственно, музыкальным талантом».

Трудоспособность, деловые качества, творческие способности и так далее: в то время как негры «демонстрируют изрядную ловкость и техническую сноровку» и, «следует признать, весьма смышленые и умелые» (ebd.: 525), «в примитивной, монотонной работе ни одна раса не сравнится […] по выдержке и терпению с монголоидной» (ebd.: 532). В отличие от этих менее развитых групп, восточная раса «отличается не только умом, но также энергичностью и предприимчивостью» (ebd.: 536). Но при этом: «Почти все великие научные открытия, изобретения и прочие интеллектуальные (sic) достижения современности были сделаны либо в северо-западной части Европы […], либо в Северной Америке» (ebd.).

Таков далеко не полный список зависимых переменных, которые использовали в своих исследованиях сторонники расовой теории и климатического детерминизма. Впрочем, и этот список позволяет выявить те черты и свойства человеческого характера, которые, по мнению расологов, можно контролировать при помощи строгой системы расовой гигиены. И здесь мы хотим еще раз подчеркнуть, что этот набор общепризнанных расовых стереотипов никогда не подвергался критической проверке, а его научная значимость и достоверность никогда не ставились под сомнение. Очевидно, содержащегося в них зернышка истины было достаточно для того, чтобы обеспечить достоверность всего проекта. Поскольку и в самом деле «каждый знал» о существовании различий между расами, никто не видел необходимости в более детальной проверке.

Практические результаты этой доктрины имели гораздо большее значение, чем ее привлекательность. И направленность этих результатов была очевидной: прикладная расология, в основе которой лежало допущение о том, что способность откладывать удовлетворение желаний – наряду с другими характеристиками – зависит от расовой принадлежности, видела свою задачу в максимизации признаков, способствующих развитию человеческой цивилизации, и минимизации антицивилизационных, дурных характеристик. Были ли они в конечном итоге правы в своей верности истине человеческого многообразия, не сильно интересовало расологов, ибо все они были уверены в том, что в конечном счете такая наука действует во благо «хорошей» расы (т. е. обеспечивает безусловную поддержку нордических качеств). Это действительно политическая наука in extremis.

Количество сообщений в СМИ об изменении климата в последние годы невероятно возросло. Сейчас, когда мы пишем эту книгу, не проходит ни одного дня без новостей и репортажей на эту тему. Она интересует политиков и широкую общественность и, как правило, вызывает у них обеспокоенность. Климатический дискурс ставит перед нами фундаментальные вопросы о будущем общества и его природной среды и требует адекватных политических решений.

Как и в предыдущих главах, мы сосредоточимся на роли научного знания в публичных дебатах об изменении климата. Именно ученые первыми привлекли внимание СМИ и политиков к данной проблеме, и, скорее всего, без их предостережений мы бы так и жили, не беспокоясь об изменениях в климатической системе. Проблему парниковых газов изучали еще в XIX веке. Здесь следует назвать, прежде всего, Фурье (Fourier, 1824), Тиндалла (Tyndall, 1863), Аррениуса (Arrhenius, 1896) и Чемберлена (Chamberlain, 1897). Впрочем, никто из этих исследователей не говорил о необходимости политических мер, и очень многие ранние работы на эту тему были забыты. Современный дискурс изменения климата возник не раньше середины 1960х, когда объединились две исследовательские области, до этого никак не связанные между собой: исследование круговорота углерода и моделирование атмосферы. Первым занимались такие ученые, как Роджер Ревель и Ханс Сьюсс, вторым – Джон фон Нейман и другие. В рамках новой дисциплины была предпринята попытка оценить реакцию атмосферы на увеличение концентрации углекислого газа в воздухе. Из этой попытки зародилась дисциплина, занимавшаяся (и по большому счету занимающаяся до сих пор) моделированием.

В середине 1960-х годов в исследовательском сообществе было распространено представление о том, что мы проводим широкомасштабный эксперимент с нашей планетой, но эксперимент этот не представляет никакой угрозы, и поэтому необходимости в политических действиях нет. В 1966 году Ревель писал, что «наше отношение к изменению содержания диоксида углерода в атмосфере […] выражает не столько опасение, сколько любопытство» (цит. по: Hart & Victor, 1993: 656). Если бы необходимость вмешательства все же возникла, то совещательный орган при президенте (PSAC) уже в 1965 году рассматривал возможность «размещения отражающего материала в атмосфере в качестве технологической меры противодействия увеличению концентрации CO 2» (Hart & Victor, 1993: 656) [117] Как отмечают Харт и Виктор (Hart & Victor, 1993: 656), подобные картины будущего «отражают оптимизм других обсуждавшихся в то время “мегапроектов” (например инженерных планов употребления ядерных взрывчатых веществ), появление которых стимулировалось гонкой вооружений в период холодной войны. Подобные предложения постепенно сошли на нет в конце 1960-х, когда изменился интеллектуальный климат за пределами естественных наук, и парниковый эффект стал важным научным приоритетом». Сегодня обсуждение подобных предложений возобновилось с прежней силой. В 2009 году Королевское общество по развитию знаний о природе в Великобритании опубликовало доклад, в котором обсуждаются различные возможности решения проблемы (Shepherd, 2009). . В 1970 и в 1972 годах была опубликовано два научных доклада: в одном были изложены результаты исследования опасных экологических проблем (SCEP), в другом – результаты исследования антропогенного влияния на климат (SMIC). Эти исследования повлияли на ход конференции ООН по проблемам окружающей среды, которая состоялась в 1972 году в Стокгольме. На этой конференции было принято решение о создании всемирной сети по контролю атмосферы. Отдельным участникам конференции было ясно, что в этих вопросах необходимы долгосрочные ориентиры и лидеры. Приведенная ниже цитата разъясняет соображения этих участников: в письме к Морису Стронгу, председателю стокгольмской конференции, Кэррол Уилсон задается вопросом, «[…] как и каким именно образом мы можем создать сеть влиятельных людей, обладающих глобальным сознанием и видением, которое простирается до конца этого века и дальше, а также экологическим сознанием в самом широком смысле этого слова?» (цит. по: Hart & Victor, 1993: 664).