Игорь Орлов - «Человек исторический» в системе гуманитарного знания

Одна из наиболее популярных в последние годы онтологических подсистем философии истории – «ментальная» философия истории, разрабатываемая в недрах школы «Анналов». По мнению представителей школы, в современной истории и философии истории важен контекст, в котором исследуется исторический сюжет. Таким определяющим контекстом при решении задач философско-исторического анализа выступает сознание и самосознание человека, которое интерпретируется как ментальность. Так как все структуры менталитета обладают большей исторической длительностью и большей устойчивостью относительно изменений общественно-политической жизни, то на первый план выдвигается идея обусловленности фундаментальных структур сознания культурой, языком, религией, воспитанием и социальным общением [Российская ментальность, 1994. С. 52].

В работах лингвистов и психолингвистов делаются попытки построить некую «языковую ментальность», понимаемую как «соотношение между некоторым участком мира и его языковым представлением». Рациональным зерном подобных исследований являются положения о познаваемости окружающего мира с помощью языка и о возможности категоризации «языковой ментальности» посредством анализа двух групп факторов – особенностей, определяющихся, во-первых, принадлежностью индивидов к некой социокультурной группе и, во-вторых, их социокультурной средой (круг знакомых, родственников, страна проживания и т.п.) [Почепцов, 1990. С. 111, 118]. Но в подобных построениях отсутствует возможность установления причин, побуждающих людей придавать значимость одним аспектам явления, игнорируя при этом другие.

Сложилось несколько вариантов методологического инструментария анализа ментальных конструкций. Помимо традиционной «истории идей» и психоистории, ментальность выступает предметом исследования «социальной истории культуры». Структурно-антропологический и семиотический подходы соседствуют с попытками квантификации истории ментальностей. Другими словами, современные исследования ментальности со всей очевидностью тяготеют к методологическому плюрализму.

Тем не менее можно констатировать, что, несмотря на серьезные шаги в исследовании менталитета, сделанные представителями различных «наук о человеке», мода на термин «менталитет» продолжает опережать опыт реального прикладного освоения, создавая опасность превращения этого понятия в неопределенную метафору. Тогда как понятие «менталитет» выступает как некая интегральная характеристика людей, живущих в конкретной культуре, которая позволяет описать своеобразие видения этими людьми окружающего мира и объяснить специфику их реагирования на него. История ментальности прежде всего освещает массовые представления, которыми руководствуются люди в своей жизнедеятельности в данный период. Подобный взгляд предполагает возможность сочетать различные методологические подходы и существенно расширяет потенциальную источниковую базу исследований такого рода.

Еще одной сферой социогуманитарного знания, подвергнутой антропологизации, стала историческая лингвистика. Заметим, что в лингвистике различие языков выступает прежде всего как различие социокультурное, в силу чего лингвистическая философия стала теоретическим обоснованием эволюции историографии в сторону описательного дискурса и «оживления нарратива».

Ролан Барт обратил внимание на присущую всякому тексту «множественность». Причем наличие не просто множественности смыслов, а «множественности смысла как таковой» [Барт, 1989. С. 417, 419]. Жак Деррида конечной целью работы с текстами считал обнаружение за тем, что кажется непосредственно данным в источнике, культуры письма. Так как последняя не может быть выражена в строгих понятиях, источник не подчиняется принципу «бытия как присутствия», а воплощает в себе принцип различия. В свою очередь, в силу «подвижности» понятий для постструктурализма Деррида неприемлемо любое предположение об определенности текста (cм.: [Соколов, 1996. С. 65]). Для основателя современной структурной лингвистики швейцарского языковеда Фердинанда де Соссюра (1857–1913) значение текста вырастает из отношения между текстами, т.е. путем интертекстуальности, в результате чего статус и значение каждой лингвистической единицы устанавливаются только по отношению ко всем другим единицам.

За время существования исторической лингвистики в этой науке сделано два главных открытия: установление факта, что языки со временем изменяются, и открытие основного принципа их изменения. Суть принципа состоит в том, что внешняя форма слов языка меняется не индивидуальным образом для каждого слова, а в силу процесса фонетических изменений (фонетических переходов), охватывающих в данном языке в данную эпоху все без исключения слова, где имеется определенная фонема. То есть самая диковинная трансформация облика слова в ходе истории является результатом последовательно реализованных во всей лексике языка фонетических изменений, происходивших в данном языке в определенный период в прошлом. Для анализа прежних состояний языка в исторической лингвистике используются три метода: извлечение сведений о языке из письменных памятников, сравнительно-исторический анализ родственных языков и внутренняя реконструкция. Анализ показывает, что разные языки изменяются с различной скоростью. Особенно медленно развиваются языки, которые «живут» в изоляции и, наоборот, языки, находящиеся на перекрестках мировых цивилизаций, отличаются наиболее быстрым ритмом развития. Кроме того, если современные реформы орфографии обычно ориентированы на облегчение написания, то в древности существовали целые эпохи и общества, в которых в письме было чрезвычайно много бессмысленных затруднений, что делало грамотность невероятно престижной в виду своей трудности [Зализняк, 2009; Зализняк. Об исторической лингвистике].

Филология всегда имеет дело не с мыслью вообще, а с мыслью высказанной, которая так или иначе связана с языком, на котором она выражена. Тем самым предлагается филологическая альтернатива философской герменевтике. Если во Франции филологию, как правило, сводят к дидактическому изучению грамматических элементов языка, то для Германии характерно стремление превратить филологию во всеобъемлющее знание и своеобразный фундамент гуманитарных наук [37] Возникшее наряду с символическим толкованием древних текстов их историческое толкование, с легкой руки немецкого филолога Августа Бека получило название «филология вещей». Так как «филология вещей» стремилась прояснить содержание текста, опираясь на изучение особенностей социальной и культурной среды, быстро обозначился мостик, связавший ее с науками о культуре и социальными науками. . Именно этим обусловлены попытки вписать филологию в общий расклад гуманитарных наук, в том числе выявить ее влияние на историографию, искусствоведение, антропологию и историю культуры (см. рис. 2.2).