Эндрю Дельбанко - Колледж. Каким он был, стал и должен быть

Постоянство наблюдалось также и в том, как педагоги описывали этапы, через которые проходит юношество на пути к интеллектуальной и этической зрелости. В этом отношении пуритане почти не делали различий между колледжем и церковью. Оба института существовали для того, чтобы служить людям, которые ведут войну с самими собой, людям, запятнанным первородным грехом, но несущим в себе семена благодати, то есть разрывающимся между гордыней и самолюбием и стремлением к смирению и самоотверженности. Пуритане жадно говорили об изменении, которое может спасти эти создания от них самих, раскрыв их разум и сердце доселе непостижимым для них противоречиям, таким как высказывание «Божий суд милостив», а также показать им их собственную беззащитность и упорство, одним словом, парадоксальную природу существования во всей его ограниченности и безграничности. Быть образованным в этом смысле – в коренном значении латинского слова ex ducere , «вести вперед» или, согласно альтернативному латинскому источнику, «воспитывать», «растить детей» – значит расти за счет «новых эмоций и нового языка», освобождаясь от пут ревнивой заботы только о себе, в которой до сих пор был замкнут человек. «Образование», как резюмировал этот вопрос Эмерсон, означает «вытаскивание души наружу» [76] Cotton . Christ the Fountaine of Life. P. 98; Emerson. Emerson in His Journals / J. Porte (ed.). 1831. September 13. P. 80. .

Почти полтора столетия спустя психолог образования Уильям Перри, описывая идеальную траекторию движения от первого курса к последнему, предложил по сути дела перевод этих первых принципов. Настоящее образование, полагал он (парафразируя еще одного выдающегося психолога образования, Л. Ли Кнефелькампа), такое, посредством которого студент учится «принимать неопределенность, парадокс и требования большей сложности». Процесс, писал Перри, «начинается с упрощенных форм, когда человек интерпретирует свой мир в полярных категориях абсолютного добра и зла, правоты и неправоты; в итоге он получает доступ к сложным формам, через которые он берется утверждать свою приверженность миру контингентного знания и относительных ценностей» [77] Perry W. G., Jr. Forms of Ethical and Intellectual Development in the College Years. [1970] / L. Lee Knefelkamp (ed.). San Francisco: Jossey-Bass, 1999. P. xii, 3. . Категории описания могли измениться, но даже с поправкой на релятивизм современной жизни это объяснение психологического и этического роста студентов колледжа примечательным образом согласуется со многими ранними взглядами на его предназначение. Больше, чем к приобретению навыков решения задач и выполнения сложных заданий, образование должно стремиться к пробуждению и поддержке любопытства и смирения. Это означает, что человеку в результате удается перерасти свое ополчившееся на всех вокруг самолюбие и приобрести более широкий и снисходительный взгляд на жизнь как на непрерывное отражение себя в свете нового опыта, включая опыт других людей.

Ориентируясь на эту цель, пуритане говорили о преподавании и проповедовании, почти не различая их. Возьмем, например, Джона Коттона, вероятно самого главного проповедника в первом поколении поселенцев Новой Англии. В своей истории раннего периода Новой Англии «Великие деяния Христа в Америке» (1702) Коттон Мэзер (внук Коттона) изображает его человеком, в котором религиозная вера и ученость суть одно и то же. «Ученый-универсал, живое воплощение свободных искусств и ходячая библиотека», он был тем самым идеалом, к которому должен стремиться каждый усердный молодой человек. Как у проповедника, у него была репутация человека не только эрудированного и красноречивого, но также способного воодушевлять молодых людей, чтобы те «становились пригодны для общественного служения» [78] Mather C. Magnalia Christi Americana. 2 vols. [1702]. Hartford, CT, 1853. Vol. 1. P. 260, 273. . Благодаря своему голосу и доводам, но более всего в силу твердой приверженности невозможной, но насущной задаче приведения жизни в соответствие с образцами добродетели, которые он находил (главным образом) в Священном Писании, он был наставником для своих студентов в той же мере, в какой он был пастырем для своих прихожан. В своих теологических произведениях, которые касались в основном того, что мы бы назвали «моральной психологией», он исследовал тайны и превратности обучения, которое, как он считал, иногда идет мелкими шажками, иногда скачками или вдруг снисходит как чистое откровение, а порой происходит путем медленного и прилежного накопления знаний.

Такой педагог убежден, что у всех есть способность учиться и развиваться, хотя момент, когда между учителем и учеником пробегает искра, нельзя предсказать и спланировать. Для одних студентов он может так никогда и не наступить («Некоторые пройдут весь путь в колледже, – писал Перри, – и все равно сумеют остаться школьниками»), у других он может наступить тогда, когда его меньше всего ожидают [79] Perry . Forms of Development. P. 37. . Для того чтобы создать наилучшие условия для этого, настоящий учитель будет избегать навязчивой демонстрации своей эрудиции, говорить простым, а не цветистым языком и, скромно склоняясь перед предметом, будет считать себя просто инструментом, который Бог избрал для передачи студенту «духа различения». Кроме того, такой учитель знает, что невозможно сказать, произойдет ли подобная передача и когда.

В нашем в основном посттеистическом академическом мире эти суждения могут показаться далекими и, возможно, даже странными – но, может быть, это только видимость. Каждый настоящий педагог в конце концов понимает, что наряду с учителями и студентами в любой аудитории присутствует третья – мистическая сила. Иногда она работает во благо учебы, иногда – во вред. Причина в том, что идеи должны пересечь невидимый зазор, разделяющий ум преподавателя и ум ученика, и нельзя сказать заранее, сумеет ли смелая мысль пройти это пространство или что именно произойдет при ее переходе от говорящего к слушающему. Никогда не знаешь, как ученик воспримет слова учителя, которые в его уме смешиваются с уже поселившимися там идеями, накопленными в ходе предшествующего опыта и, возможно, привнесенными другими учителями. Иногда произнесенное слово не более чем шум, который растворяется в воздухе или не оказывает никакого воздействия на ум студента, не вызывая ничего, кроме досады и замешательства. Иногда у этого слова бывают неожиданные и мощные эффекты. И тем не менее невозможно сказать, когда это произойдет и почему это происходит у одних и не происходит у других.

Пуритане называли эту невидимую и неслышимую силу «благодатью». Необязательно разделять их веру – или быть верующим в любом конвенциональном смысле, – чтобы понять, что они имели в виду. Чтобы объяснить их понимание благодати моим собственным студентам (только редкие студенты, пришедшие в колледж из религиозных семей, не нуждаются в объяснении), я иногда привожу пример из внеклассной жизни.