Юрий Игрицкий - Россия и современный мир № 4 / 2010

Какие еще особенности русской истории мы можем увидеть через элитистскую призму? – Как только элиты начинают угрожать основам существования Русской Системы, т.е. «отрываются» от их Создателя, Благодетеля, Хозяина, начинают претендовать на самостоятельность и пр., Власть создает оружие против них. Опричнина Грозного и гвардия Петра, эти внесистемные и внесоциальные организации, отряды особого назначения, личная дружина самодержцев, унижают и уничтожают элитные группы, повторим, в тот исторический момент, когда они (эти самые группы) становятся (являются, представляются власти и / или лидерам элит) потенциальными соперниками трона.

Несколько иной вариант с Лениным и его «партией нового типа». Она схожа с опричниной и гвардией, своей внесистемностью и внесоциальностью. Но ее творцом была не Власть, а Революционер. И главная задача сводилась не к избиению современных элитных групп, а к уничтожению системы как таковой. Когда это было сделано, «партия нового типа» добила и бывшие элиты. Однако, как мы знаем, сталинская номенклатура вскорости расправилась и с перерождавшейся в большевистское боярство этой ленинской партией.

…Когда-то (в конце XIX в.) известный исследователь А.В. Романович-Славатинский писал: «В истреблении многовластия – аристократическо-анархических начал, к которым так свойственна человеческая природа, в сосредоточении властисостоял главный смысл русской истории» (9, с. 38). – Что ж, эти слова вроде можно было бы поставить эпиграфом ко всей нашей истории.

Но ХХ век «оспорил» и эту логику. Причем дважды. Ранней весной 1917 г. элиты снесли голову самодержавию. Правда, уже через несколько месяцев были разгромлены и сами. Однако в конце столетия номенклатурная революция удалась. Наиболее ловкая часть советских элит захватила властесобственность. Не скажу: страну. Она им не нужна. Объектом их завоевания стало только то, что приносит перманентное и быстрое богатство-довольство. Поначалу победители («скорохваты», как назвал их А.И. Солженицын; неплохо звучит, но неточно; эти самые «хваты» долго готовились и совершенствовали себя перед решающим броском на добычу; это был лишь по видимости блиц-криг; на самом деле внезапно открывшийся финал несколькодесятилетней войны) посчитали, что главное присвоить материальную субстанцию. Затем же – русская жизнь научила, направила – поняли, решающее здесь: власть.

Так, что же, будем радоваться? Как-никак, но самовластие в России ограничено. И даже в рамках сверхпрезидентской Конституции 1993 г. и вертикальновластного режима В.В. Путина (Д.А. Медведев пока – во всяком случае, пока – сути этого режима не изменил; лишь усовершенствовал – увеличил срок президентства до шести лет; в наших условиях это фактически до двенадцати; думаю, эта (наверное, согласованная) новация посущественней всех иных его инноваций). Элиты обладают громадными возможностями и влиянием. Можно даже говорить о некоем возрождении феномена князебоярства 17 17 9 . См. об этом работы, связанные с проблематикой «Русской Системы». (т.е. некоей целостности правителя и элит). – Однако радости нет. По прежнему лучшей метафорой для определения состояния отечества является галковское: «бесконечный тупик».

Вообще, если смотреть на роль элит в русской истории не через призму их влияния, роли, способности к ограничению монопольной власти (а на Руси она всегда стремится к монополизму), а с точки зрения того, чтои какони сделали для страны и людей, то следует признать: «просвещенная бюрократия», созданная М.М. Сперанским, и представители славянофильско-западнического дворянства были лучшей элитой в русской истории. Поэтому и пореформенный период (1861–1914) был лучшей нашей эпохой. И потому мы снова и основательно возвращаемся к Михаилу Михайловичу Сперанскому. Он, его теория, его дела вновь актуальны. – Мы нуждаемся в новой «просвещенной бюрократии» и ее союзе с ответственными либерально-консервативно-социалистическими силами общества. Весь вопрос в том: сумеем ли мы вырастить такую бюрократию и насколько сильны и креативны такие силы в обществе. Пока мой ответ скорее отрицательный. Увы…

1. Александров А. Памяти К.Н. Леонтьева. – Сергиев Посад: Тип. Св. Тр. Сергиевой лавры, 1915. – С. 95.

2. Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. – Ростов-на-Дону, 1995. – С. 41.

3. Ключевский В.О. Сочинения. – М., 1957. – Т. 3. – С. 39.

4. Ленин В.И. Полное собрание сочинений. – М.: Политиздат, 19… – Т. 26. – С. 218.

5. Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства. (XVIII – начало XIX века). – СПб.: Искусство, 1994. – С. 18.

6. Малиа М. Советская трагедия: История социализма в России. 1917–1991. – М.: РОССПЭН, 2002. – С. 368.

6a. Милов Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. – М.: РОССПЭН, 1998. – С. 432.

7. Неизданный Достоевский: Записные книжки и тетради 1866–1881 гг. – М., 1971. – С. 622.

8. Пивоваров Ю.С. Истоки и смысл русской революции. – Полис. – М., 2007. – № 5. – С. 35–55.

9. Романович-Славатинский А.В. Система русского государственного права. – Киев, 1886. – Ч. 1. – С. 38.

10. Сперанский М.М. Проекты и записки. – М. – Л., 1961. – С. 65.

11. Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм: Социальная история Советской России в 30-е годы. – М.: РОССПЭН, 2001. – С. 20.

12. Хлебников П. Крестный отец Кремля Борис Березовский, или История разграбления России. – М.: Детектив-Пресс, 2002. – С. 82.

13. Щербатов М.М. Сочинения. – М., 1896. – Т. 1. – С. 135.

14. Dahrendorf R. Quаdratur des Zirkels: Wie entsteht die politische Kultur? // Frankfurter Allg. Ztg. 1990. – 9 März. – S. 13.

15. Kipp J.W., Linkoln W.B. Autocracy and reform: Bureacratic absolutism a. polit. modernization in nineteenth century Russia // Russian history. – Temple, 1979. – Vol. 6. – P. 1–21.

16. Raeff M. Michael Speransky: Statesman of Imperial Russia. 1772–1839. – Hague, 1957. – 387 p.

Русская история – трагическая вещь. Не было времени, когда бы она катилась по гладким дорогам, не сворачивая в ухабы и трясины.

Г.П. Федотов («Судьба и грехи России»)

Россия не теряет своего особого лица от того, что история ее полна смут.

Н.А. Алексеев («Русский народ и государство»)

Как человек познается реально и полно не в состоянии покоя, а в ситуации кризиса, так и целые народы, государства и цивилизации наиболее полно познаются в тяжелые исторические времена хаоса, потерь и перемен. Россия и ценностно-смысловые доминанты ее исторической судьбы непостижимы вне осмысления феомена «русской смуты». «Смута» и сегодня остается мерой понимания России, краеугольным камнем выбора ее пути и своего места в ней. В ее прошлом, ее настоящем и ее будущем.