Юрий Игрицкий - Россия и современный мир № 4 / 2010

В зависимости от «негативности» либо «позитивности» трактовки термина «Империя» 23 23 . О различных коннотациях слова «империя» в имперской России, СССР и США см., напр.: (26). Об англо-американской традиции оценки имперскости России см. также: (9). Но и внутри самой России также издавна сосуществовали и сосуществуют ныне различные смыслы концепта «Империя», что отмечают и западные исследователи. – См., напр.: 93, 56–57; 8; 84. в современном импероведении явно обнаруживаются два противостоящих друг другу лагеря.

С одной стороны, распространен взгляд на империю как «момент негативного универсализма», в котором мир объединяется не как форма или идея, а как инерционная «воронка» разложения границ и «круговой обороны» захваченных территорий и ресурсов (49). Зачастую империя рассматривается как «неполноценное национальное государство, которое либо станет национальным, если основная нация ассимилирует или вытеснит все остальные, либо распадется на части по этническому признаку» (51, с. 272); нередок и взгляд на империю как на метафору «несправедливого мира» и «смутного времени», когда господствуют «нелегитимное насилие», «вооруженная глобализация» и «глобальный апартеид» (64, с. 112; 47, с. 81). Многие авторы используют концепт «империя» как принципиальный антипод «социального» и «правового» государства, а то и вообще любого стабильного и благоустроенного общества. Так, например, В.К. Кантор риторически вопрошает: «Сегодня опять путь в цивилизации связывают с государственностью. Но не с правовым государством, а с восстановлением империи. Что ставить во главу угла? Империю? То есть силу, подавлявшую всякую самостоятельность внутри и вовне. Или нормальное существование каждого отдельного российского человека – жизнь сытую, обеспеченную, благоустроенную, лишенную перманентных катаклизмов..? Иными словами, быть сверхдержавой или страной, развивающей культуру и цивилизацию, основанную на правах личности?» (33, с. 134) 24 24 . Симптоматично, что этот же автор вскоре изменяет такую трактовку концепта «империя», начиная рассматривать имперское начало позитивно, как силу, противостоящую хаосу (35). При этом «имперскую идею» Кантор интерпретировал как «европейскую», а саму империю – как путь России навстречу Западу (34). .

С другой стороны, именно к имперской идеологии как главному инструменту мобилизации масс и основе государственного и национального возрождения обращаются те ученые и политики, которые видят в «имперской идее» актуальный тренд общественного сознания, концептуальное обоснование политики «Новой России», перспективный вектор ее социально-политического развития и геополитической трансформации (66).

В таком контексте имперская идея может быть осмыслена как некая «суперидеология», способная привести в согласие интересы всех основных национальных, конфессиональных, корпоративных и иных социальных групп, восстановить «свойственную России вертикально-интегрированную форму правления и персонифицированного общенационального лидерства» и тем самым осуществить «реставрацию будущего» (102). В так называемом «имперском мифе» усматривают реально и конструктивно работающую систему норм, идей и представлений, которая на протяжении столетий являлась и является ценностно-смысловым фундаментом российской государственности и идеократической основой самобытной российской цивилизации (73, с. 107). В понимаемой таким образом «имперскости» усматривают метафизическую сверхзадачу по реализации божественного замысла о человеке и мире, установления торжества трансцендентного должного (23, с. 44–46) 25 25 . О метафизических основаниях имперской идеи и диалектике должного и сущего в судьбе империи и имперском сознании см. также, напр.: (85;.107; 54). .

Имперскость России рассматривают также как реальную альтернативу современной глобализации, предполагающую не единственный путь «американского глобализма», а формирование «многополярного» мира, в котором человечество предстает как «трепещущий букет» различных, дополняющих друг друга культур / цивилизаций / империй. При этом имперская политическая форма определяется не только как получающая «новый шанс» форма «естественной государственности» (79), но и как наиболее адекватная для расцвета культуры и цивилизации; в связи с этим признается необходимость существования Российской империи как одного из вариантов общемировой цивилизационной и культурной эволюции (68).

Квинтэссенцией взглядов на Империю как «судьбу России» (78), как «неизбежность» (61), как исполнение Россией непреложного долга перед человечеством и перед самой собой (55) (а также как единственный способ преодоления прошлой и современной «русской смуты») можно считать риторическое восклицание В. Аверьянова: «Так не лучше ли добровольно поднять бремя империи, а не продолжать растворять свою цивилизацию в кислоте вялотекущей Смуты?(Чтобы потом когда-нибудь, как щенки, сунутые носом в собственное дерьмо, возвращаться в империю под давлением уже непреодолимых обстоятельств)» (1)…

Даже такой, предельно краткий и поверхностный экскурс в современное состояние непримиримых споров о понятии «империя» применительно к цивилизационной специфике России вынуждает согласиться с высказыванием живого классика «Imperial Studies» британского историка Д. Ливена: «ИМПЕРИЯ – ЭТО СИЛЬНОЕ И ОПАСНОЕ СЛОВО. Оно имеет богатую и неоднозначную историю. Сегодня, как и в прошлом, оно носит весьма различные полемические оттенки» (46, 635).

Но как бы ни было «опасно» употребление слова «империя», невозможно не согласиться и с другим авторитетным западным специалистом А. Каппелером, справедливо подчеркивающим, что Россия, «с ее невероятным этническим разнообразием, охватывающим Европу и Азию, четыре мировые религии и целую шкалу различных образов жизни и экономических укладов», есть не что иное, как «империя». Следовательно «взгляд на историю России как на историю национального государства ошибочен, и такой подход неизбежно приведет к заблуждению…» (36, с. 8–9).

Выражая солидарность с мнением, что империи не являются «дурным прошлым» человечества, не исключением, а « правилом всемирной истории» (17, с. 7), и учитывая, что все попытки «понять имперскую Россию» 26 26 . «Понять имперскую Россию» – так сформулировал задачу известный русско-западный (немецко-французско-американский) историк Марк Раев в заголовке своей книги «Understanding the imperial Russia», неточно переведенном на русский язык (см.: 72). крайне осложняются болезненно острой неоднозначностью самого понятия «империи» и чрезвычайно широким диапазоном его употребления 27 27 . Краткий перечень длинного набора теоретических трудностей определения термина «Империя» в изложении, одного из американских политологов см.: 57, с. 7–11. , сделаем несколько уточнений, что же все-таки понимается под Империей нами.