Максим Рохмистров - Введение в социологическую теорию предпринимательства

«Огромные накопления основного капитала, – продолжает Д. Кейнс, – которые для большей пользы всему человечеству создавались в течение 50-ти лет до войны, не могли бы произойти в обществе, в котором богатство распределялось бы поровну. Мировая сеть железных дорог, которые были построены в то время в качестве памятника для последующих поколений, была в не меньшей мере, чем египетские пирамиды, результатом применения «труда», который не был свободен потреблять весь эквивалент своего продукта для своего непроизводственного удовольствия» '.

Конечно, здесь ситуация была другой, чем в постсоветской России. У западных государств не было собственных средств, например, для того, чтобы строить железные дороги. Даже в относительно богатой стране – США, – государство в этом строительстве выступало акционером наряду с предпринимателями. В этих условиях именно самостоятельность предпринимателя, выражающаяся в конкретной доле его частной собственности, в том числе и капитала, объективно делала его участником поступательного развития общества весьма конкретным и понятным способом: путем реализации его собственного интереса, получения реальной материальной выгоды. Однако при этом предприниматель не стремился как бы «встать» на место государства или хотя бы «отвоевать» себе право наравне с государством участвовать в управлении. Нет. Становясь реальным собственником, он реализует свой редкий дар предпринимательской интуиции. Именно это обеспечивает политическое качество предпринимательства, но совершенно в необычном виде. Ибо, проявляя свою самостоятельность, оно тем самым представляет самый массовый противовес вмешательства государства в экономику, что не могут себе позволить, например, монополии, успех которых и определяется коррумпированной связью с государственными чиновниками. Это особенно важно для переходной экономики.

Таково содержание той формулы бизнеса, без уяснения которой трудно представить и рынок, и конкуренцию, и все другие социальные технологии, которые вместе являются неотъемлемыми сторонниками капиталистической системы.

В исследовательской практике, не говоря уже об обыденном восприятии, сложилось так, что «рынок» всецело представляется как экономическая категория. Понятие «рыночная экономика», став синонимом понятия «рынок», поглотило последнее полностью. А в связи с государ- [45] Цит. по: Блауг М. Указ. соч. – С. 222. ственным регулированием, рыночная экономика (рынок) стала олицетворять весь либерализм в целом. Сегодня в экономической (и не только) литературе чрезвычайно распространено мнение, что рыночная экономика (рынок) почила в бозе еще в послевоенные годы (1946-й и др.), уступив место государственному регулированию. А если где-то рынок еще и существует, то в весьма ограниченных сферах. Такая трактовка, конечно же, выгодна той части исследователей, которые до сих пор рынок не приемлют и тешат себя надеждами, что новая Россия выберет некий третий путь развития. Но очевидна ли такая ситуация в принципе?

На наш взгляд, нет.

Во-первых, само понимание ситуации, когда из процессов, связанных со сбоями в экономике, делаются выводы о нецелесообразности самого рыночного механизма хозяйствования, нуждается в каких-либо дополнительных аргументах и, на наш взгляд, весьма поверхностно. Здесь как раз та ситуация, когда какие-либо доказательства чаще всего основываются на вере в непогрешимость того или иного авторитета в науке.

Таким образом, в экономической теории пока будут споры о самом факте «весомости» рыночного механизма хозяйствования и государственного регулирования. Думается, что пока рано расставлять какие-то взаимоисключающие акценты в обосновании преимуществ этих начал. Очевидно, что для этого просто нет исторических фактов.

Во-вторых, что же касается самого понятия «рынок», то его роль в общественном развитии надо оценивать не с чисто экономических позиций, а скорее с позиции социологии, в которой синергетический эффект исследования является внутренне присущим этой науке.

Послушаем в этом плане Фридриха фон Хайека – известного социолога-экономиста. По его мнению рынок – это «телекоммуникационная система», особого рода информационное устройство, осуществляющее координацию знаний миллионов незнакомых друг другу людей, социальный процесс в каком-то конкретно организованном виде или нечто другое, осязаемое, вещественное.

В связи с этим о какой-либо «весомости» рыночного механизма говорить не приходится. Он или есть, или его нет. Если его нет – значит, в стране есть другой механизм регулирования экономики. Это – плановая общественная система, основанная на командном начале.

Во всех других случаях «бал» в экономике «правит» рынок. И не только в экономике. Рынок, рыночная экономика – это прежде всего новая философия и то «новое мышление», в которое в свое время фарисейски пытался облачить некое новое начало социализма М.С. Горбачёв.

Совершенно конкретно трактует новую философию Хайек.

Ядро социальной философии Ф. Хайека составляют тесно связанные между собой концепции «спонтанного порядка», «неявного знания» и «социокультурной эволюции». Его политические оценки или конкретные рекомендации восходят в конечном счете к этим общим идеям.

По определению Хайека, «порядок» – это положение, «при котором множество элементов разного рода так связаны между собой, что, познакомившись с каким-либо пространственным или временным фрагментом целого, мы можем относительно всего остального научиться выстраивать правильные ожидания или, по меньшей мере, ожидания с хорошими шансами на то, что они окажутся правильными» '. Порядок в обществе может создаваться сознательно или складываться стихийно. В разработке идеи «спонтанного порядка» Хайек считает себя продолжателем мыслителей «шотландской школы» XVIII века, основателем которой был учитель А. Смита А. Фергюсон.

Специфика «спонтанных порядков», которые мы не называем социальными технологиями, состоит в том, что они не являются чьим-то изобретением, воплощением чьего-то замысла. Они образуются эволюционным путем как непреднамеренный, бессознательный результат сознательных действий множества людей, преследующих свои частные цели. В этом смысле спонтанный порядок можно назвать продуктом человеческого действия, но не продуктом человеческого разума. Язык, мораль, право, рынок, деньги, процесс накопления технического знания – всё это примеры самоорганизующихся и саморегулирующихся социальных систем. Упорядоченность в них достигается не управлением из центра, а регулярностью во взаимоотношениях между составными элементами структуры. Такие социальные институты занимают как бы промежуточное положение между миром природных объектов, существующих независимо от человека, и миром искусственных объектов, рожденных его волей и интеллектом.