Виктор Шнирельман - «Порог толерантности». Идеология и практика нового расизма

Судя по аналогичному опросу, проведенному среди польских антропологов в 1999 г., там тоже происходило охлаждение к концепции «биологической расы», понимаемой как подвид: большинство респондентов молодой и средней возрастных категорий с готовностью отказывались от этой концепции, тогда как пожилые были настроены более консервативно [367].

В то же время в середине 1980-х гг. опрос среди американских специалистов по психологии образования показал, что 53 % экспертов верили в то, что различия в коэффициенте умственных способностей между белыми и черными были, по крайней мере, частично связаны с генетическим фактором. И лишь 17 % относили эти различия на счет окружающей среды [368]. Иными словами, какого-либо единства в среде ученых не отмечалось. Мало того, к большому разочарованию специалистов, появившиеся в научной среде сомнения в правомерности концепции «расы» не оказали почти никакого влияния на общественное мнение. Ведь, как уже отмечалось в литературе, «“наука” о расе, влияющая на общественное мнение, идет не только из мира науки. Народную “науку” создают финансируемые частными фондами мыслители, занимающиеся политическими проектами и формированием общественного мнения, преследуя какие-либо особые интересы» [369].

Для большинства обывателей раса по-прежнему представляется биологической реальностью. Всеамериканский опрос, проведенный социологами из Чикагского университета в феврале – апреле 1990 г., показал устойчивость расовых стереотипов у белого населения: большинство белых (более 50 %) по-прежнему считали, что чернокожие и испаноязычные предпочитают не работать, а жить на социальные пособия, что все они ленивы, склонны к насилию, обладают более низким интеллектом и менее патриотичны, чем белые [370](рис. 2). В то же время в последующие десять лет социологи отмечали постепенное падение популярности расовых стереотипов: в 2000 г. те были выявлены лишь у четверти белого населения [371].

Вместе с тем, как отмечают специалисты, правила политкорректности, требующие избегать расово окрашенных рассуждений, приводят к тому, что расистский дискурс теперь нередко ведется в терминах «нации» и «культуры», превратившихся в кодовые выражения для него [372]. Мало того, не оправдалась и отмеченная выше вера Э. Монтегю в то, что концепция «этнических групп» поможет избавиться от расизма. Окружающая нас действительность говорит об обратном: теперь этнические понятия и термины нередко используются в качестве заменителей прежних расовых категорий. С их помощью в открытой или завуалированной форме осуществляются стигматизация и дискриминация целых групп «культурно иных» [373]. Как отмечают некоторые аналитики, «самые частые формы расизма связаны не с явными идеологиями или дискурсами биологической инфериоризации, а с разными формами [социального] исключения тех, кто не принадлежит к исконной культуре политически доминирующей этнической группы. Как в дискурсе, так и в практике представление о культурных отличиях пришло на смену представлению о биологических отличиях в качестве основы для [социального] исключения или инфериоризации» [374].

По словам Р. Майлза и М. Брауна, в последние годы риторика расистского дискурса изменилась: произошла «перекодировка», и прежняя лексика, насыщенная расовыми терминами, сменилась новой, где прежние значения придаются новым лексическим приемам и оборотам. При этом расизм в некоторых ситуациях может совпадать с национализмом [375]. Тем самым вместо прежнего биологического превосходства нынешние расисты предпочитают оперировать понятием культурной инаковости, но при этом в лексиконе наших современников культура нередко преподносится как некое «генетическое наследие». В этом контексте расовые и этнические категории начинают сливаться. С одной стороны, происходит этнизация расовых групп, а с другой – расиализация этнических. По справедливому мнению ряда авторов, расистские настроения «могут быть направлены против любой этнической группы, подвергшейся расиализации. Поэтому расисты придают значение не только физическому облику, но также языку, религии, одежде и любым другим культурным особенностям, если они воспринимаются как признаки особой человеческой общности, наделенной неизменным наследием» [376].

В воображении людей инокультурные общности нередко наделяются более низкими якобы прирожденными культурными особенностями и получают соответствующее к себе отношение. Такие установки влияют и на представления о процессах мирового развития. Там, где раньше говорили о национально-освободительной борьбе, теперь иной раз настаивают на сопротивлении внедрению чуждых культурных ценностей. Именно в этом контексте и получает популярность идея «столкновения цивилизаций» как общностей, основанных на якобы несовместимых системах ценностей. Эта идея, разумеется, тоже входит в арсенал «культурного расизма».

Все это является вызовом современной системе образования. Опыт обучения американских студентов по специальности «антропология» в 1970–1980-х гг. показал, что учебные курсы, в которых рассматривались проблемы расы, приводили к эффекту обратному тому, на который рассчитывали преподаватели. Хотя последние старательно объясняли отсутствие каких-либо строгих корреляций между физическим типом и культурой, эти курсы возбуждали у студентов расовые чувства, стремление сводить культурные различия к действию биологических факторов [377]. Анализ учебников по социокультурной антропологии, выпущенных в конце 1980-х – 1990-е гг., показал, что если некоторые из них вполне адекватно освещали тематику «расы и расизма», то в других этот раздел содержал устаревшие или спорные формулировки либо вовсе отсутствовал. Похоже, что к началу XXI в. американские антропологи пребывали в некотором замешательстве, не зная, как лучше освещать эту проблематику в учебниках. Мало того, в 1990-х гг. их участие в борьбе с расизмом резко снизилось [378].

Американский антрополог-африканист Александр Олленд видит одну из причин этого в ослаблении междисциплинарного фокуса антропологии: если прежде она в обязательном порядке объединяла в пределах одного департамента культурную антропологию, физическую антропологию, лингвистику и археологию, то в 1990-х гг. произошла специализация и изучение культуры отделилось от физической антропологии. Кроме того, у студентов, специализирующихся на изучении культурных процессов, упал интерес к археологии и лингвистике. В итоге новое поколение специалистов хуже подготовлено к тому, чтобы давать достойный отпор расистам [379].

В последние десятилетия стало очевидно, что победа над так называемым «научным расизмом» была непрочной и не оказала существенного влияния на представления человека с улицы. Оказалось, что бытовые представления о членении человечества на расы и ныне сохраняют свое значение [380]. Сегодня подтверждаются пророческие слова Р. Бенедикт, отмечавшей в свое время, что расизм – это прежде всего вера, сходная с религией: «Ученый может опровергнуть все выдвигаемые ею факты, но саму веру это не пошатнет» [381].