Виктор Шнирельман - «Порог толерантности». Идеология и практика нового расизма

Таким образом, для большинства американских антропологов, как и многих ученых других специальностей, вопрос о расе сегодня находится в сфере политики и имеет прямое отношение к сложившемуся социальному неравенству. А в сфере биологии и генетики это понятие потеряло свою былую эвристическую ценность. При этом следует понимать, что все это относится прежде всего к так называемым «большим расам». Сложнее обстоит дело с популяциями, которые по-прежнему входят в антропологический инструментарий. Однако специалисты сознают, что они тоже являются статистическими категориями, не имеющими строго установленных границ.

В литературе нередко встречается мнение о том, что «раса не путешествует, ибо один и тот же человек может в разных местах и в разное время принадлежать к разным расовым группам и в разных культурах расовая принадлежность определяется по-разному» [459]. Действительно, в реальности встречается весьма многообразная картина. Если «раса» является социальной конструкцией и возникает в результате расиализации, то ее следует относить к эмным категориям. Следовательно, необходимо проанализировать, как именно конструируются расы в разных странах мира. Ведь история расизма показывает, что в разных регионах люди неоднократно переосмысливали расовые категории и даже могли вкладывать в одни и те же понятия разное содержание. Это прямо сказывалось на социальных отношениях: если в одних странах существовала выраженная расовая дискриминация, то в других люди, различные по физическому типу, мирно уживались друг с другом, поддерживалось расовое смешение и царила расовая терпимость [460]. Поэтому, обсуждая вопрос о социальной роли расы и о расизме, мы должны обратить внимание на то, как люди представляют расу в разных культурных контекстах. Ибо бытовое понятие «раса» не имеет прямого отношения к цвету кожи, а является культурной конструкцией; ведь «роль играет именно представление о расе» [461].

В частности, само понятие «белой расы» сформировалось сравнительно недавно. По словам некоторых аналитиков, «понятие о белом не является неизменной, строго фиксированной биологической категорией, безразличной к его культурному, экономическому, политическому и психологическому контексту» [462]. В XVI в. португальцы включали в эту категорию как арабов и индусов, так и китайцев. В английском школьном учебнике по географии Африки, выпущенном на рубеже XIX–XX вв., к «белой расе» были отнесены арабы, абиссинцы, берберы, туареги, масаи и сомали. А вот в США во второй половине XIX в. ирландцы и итальянцы не считались «белыми».

Как продемонстрировали М. Джекобсон и К. Бродкин, в США категория «белых» была тесно связана с гражданством и собственностью, и ее содержание неоднократно менялось. По закону 1790 г. только «белые» имели возможность стать законными гражданами США, тогда как черные рабы и индейцы считались врожденными «иждивенцами», неспособными к самоуправлению, и потому не могли быть гражданами. Массовая иммиграция из Европы во второй половине XIX в. заставила американцев поставить под вопрос гомогенность «белой общности», и тогда в США появились такие «расовые типы», как «кельты», «славяне», «средиземноморцы» и пр., не считавшиеся вполне «белыми». И только после иммигрантского закона 1924 г. понятие «белые» постепенно получило более инклюзивное содержание и стало тесно ассоциироваться с европейцами в целом и их потомками. Так ирландцы, итальянцы и славяне превратились в «белых». Соответственно, доминировавший в более раннем дискурсе термин «англосаксонская раса» был вытеснен «кавказоидами» (Caucasians) [463], или, как у нас принято говорить, «белой расой». Евреи были зачислены в эту категорию только после Второй мировой войны [464].

В то же время после принятия антииндийского закона 1917 г. индийцам тщетно приходилось доказывать, что они, наравне с белыми американцами, принадлежат к «белой арийской расе» [465]. Не легче тогда приходилось и выходцам из Сирии или Аравии. В 1920-х гг. армянам не позволяли иметь собственность в штате Вашингтон под тем предлогом, что в расовом отношении они якобы не были «кавказоидами». И лишь заступничество Ф. Боаса помогло им преодолеть этот запрет [466]. Впрочем, в 1909–1923 гг. полной ясности с определением «расы» армян, сирийцев или индийцев у американских судей не было, и в разных судах по сходным делам принимались весьма противоречивые решения [467]. До сих пор американская бюрократическая концепция предполагает, что граница между «белыми» и «азиатами» проходит где-то между Пакистаном и Индией, и в некоторых случаях это ставит в тупик американских судей и законодателей [468].

Как бы то ни было, на американской земле идентичность иммигрантов подвергалась переосмыслению. Например, приезжавшие в США в середине XIX в. сицилийцы, неаполитанцы и другие выходцы из итальянского региона (дело было до объединения Италии!) неожиданно для себя становились там «итальянцами». Мало того, даже бывшие враги (ирландцы и англичане, немцы и французы) обнаруживали, что в США они становились частью единой «белой расы». При этом речь шла не просто о самосознании, а о групповой классификации, принятой в официальных документах и утвержденной законодательством, наделявшим разные категории разными правами [469].

В последние десятилетия расовый дискурс в США принял новое направление и связан не столько с биологией, сколько с культурой. Напомню, что в США термин «этнический» применяется только по отношению к тем, кто не включается в доминирующее белое большинство. По словам одного аналитика, «для белой культуры эндемично представление о том, что белые являются просто людьми, а это означает почти то же самое, что белые являются людьми, а цветные – кем-то иным» [470]. При этом принято считать, что только «этнические группы» обладают «самобытной культурой» [471]. Тем самым белое большинство рассматривает себя и рассматривается другими как не имеющее «культуры», т. е., с одной стороны, не связанное с какой-либо прошлой традиционной четко очерченной культурой с глубокими корнями, а с другой – наделенное ярко выраженной рациональностью и пониженной эмоциональностью [472]. В этом белые иной раз видят источник «расового превосходства», дающего им право на власть и привилегии, которых недостойны «иные», «неразумные». Именно в этом контексте вводимые белыми якобы «нейтральные» нормы оказываются мощным орудием господства [473]. Разумеется, «белая идентичность» обладает культурным наполнением. Как показывает Рут Франкенберг, «белая категория имеет наполнение, ибо она устанавливает нормы, подходы к пониманию истории, особенности представлений о себе и других и даже способы понимания культуры самой по себе» [474]. Однако до недавнего времени такая идентичность не рефлексировалась. Например, как замечает одна опытная преподавательница, если белый третирует женщину, это называется «сексизмом», но, если так же поступает небелый, это называется «культурой» [475].