Анас Згхиб - Конец советского человека

1-часть.

Другая история.

Идет

бычок

,

качается

,

Вздыхает на ходу :

Вот доска кончается ,

Сейчас я упаду .

Наша Таня громко плачет :

Уронила в речку мячик .

Тише , Танечка , не плачь ,

Не утонет в речке мяч !

Агния Барто, «Стихи детям».

При всех фантастических изменениях, которые произошли с обществом за последние 30 лет, самый сложный вопрос, на который приходится отвечать и на который зачастую у современного человека нет ответа, звучит так: «А что же, собственно, произошло со мной, что произошло с людьми, являются ли постсоветские люди такими же людьми, какими они были 30 лет назад? Что произошло с нами?»

Конечно, общество не может измениться, если не изменились люди, которые его составляют. И все, о чем мы говорили в предыдущих курсах «Открытого университета», – политические изменения, изменения культурные, изменения социальные – тем не менее как-то должны отражаться на человеке.

Как изучать человека?

Отвечать на вопрос, что же стало с нами, что же стало с людьми, гораздо сложнее, нежели отвечать на вопрос, что стало с российской политикой, что стало с российским градостроительством или что стало… да с чем угодно. Первая проблема заключается в том, что с чисто научной точки зрения к этому вопросу подходить достаточно сложно. С одной стороны, этим занимаются социологи. Но наша задача в данном случае – посмотреть, что изменилось в человеческом измерении на пространстве тридцати лет. Социология достаточно бурно развивалась в этот момент, но именно тогда, когда следовало изучать стартовую точку – а это 1988–1989 годы, – социология была совсем другой, и большая часть методов сильно поменялась. Подходить к описанию общества с политической точки зрения тоже сложно, потому что в этом случае теряется собственно человек. Человек идеологический с его мировоззрением изучается современной наукой, видимо, только последние 20 лет, и мы опять же не имеем стартовой точки. Кроме того, человеком занимаются антропологи, и здесь, кажется, всё достаточно просто. Есть социально-культурная антропология, есть историческая антропология, которая имеет инструментарий для того, чтобы изучать современного человека, в том числе и современного российского человека. Однако здесь возникают новые проблемы.

В целом можно сказать, что современная антропология весьма далеко продвинулась в том, как не надо описывать общество и как некорректно его описывать. Значительная часть концепций, которыми само общество оперирует в отношении себя, антропологами просто не принимается, а что касается нового инструментария, как говорят сами антропологи, он пока только нарабатывается. Наши попытки в этом курсе обобщать процессы, которые происходили с российским обществом и с человеком в России на протяжении тридцати лет, наверняка будут признаны несколько ненаучными.

В этом нет ничего страшного, поскольку обществу эти вопросы всё равно интересны, и, с нашей точки зрения, пытаться на них отвечать означает не вступать в противоречие с тем, что по этому поводу думают ученые, а, скорее, заставлять ученых более активно говорить о том, что они думают по этому поводу.

От советского человека – к постсоветскому

Советский человек был продуктом уникального общества. Российское общество – это одно из немногих в мире, которое самостоятельно построило тоталитарное государство и стало чем-то вроде тоталитарного общества.

Тоталитарное общество – это чрезвычайно редкое и чрезвычайно интересное, хотя и в основном трагическое явление в человеческой истории. Их было немного. Это штука уникальная, поскольку тоталитарное общество по сравнению с авторитарным способно поддерживать себя с гораздо меньшим уровнем насилия, но гораздо сильнее деформирует каждого человека.

При этом случаев, когда общество самостоятельно демонтировало тоталитаризм – а в случае с Россией мы можем утверждать, что речь шла о самостоятельном демонтаже тоталитаризма, – почти не наблюдается. Обычно это происходит в ходе крупных экономических или военных катастроф.

Таких случаев почти нет, и, наверное, было бы интересно посмотреть на позднесоветского человека как человека, который самостоятельно способен был на такой, не побоюсь этого слова, подвиг. Тем более интересно посмотреть, что с этим человеком стало через тридцать лет. И с этим уже большие проблемы, потому что поведение постсоветского общества в России постоянно прогнозируется, а прогнозы, как правило, не совпадают с тем, что происходит в реальности.

Новый человек оказывается не менее интересным, чем советский человек, который для ученых представляет чрезвычайно интересный объект исследований. Можно сказать, что некоторые вещи в обществе поменялись совсем радикально, хотя общество само этого не осознает. В 1989 году чрезвычайно сложно было представить себе советского человека, которого по разнарядке из ЖЭКа выгоняют на митинг в поддержку действующей власти. Вообще всякое участие в политической демонстрации в перестроечное время было всегда добровольным. В 2015 году молчаливая поддержка на митинге постсоветским человеком какой угодно власти – это норма.

С другой стороны – изменение из совершенно другой области. Для середины 80-х годов в большинстве российских семей была совершенно непредставимой ситуация, при которой каждый член семьи пользуется общим холодильником так, как ему хочется, ест в тот момент, когда ему захочется, покупает сам себе продукты, поскольку существовали еще остатки жесткой советской бытовой нормы. Семья централизованно заботится о продуктах; в семье есть всегда человек, который отвечает за продовольственное обеспечение, и он, собственно, определяет, кто и что ест в этой семье, надо договариваться с ним.

Прошло каких-то 30 лет, и все поменялось радикально. Сейчас разве что какая-то очень консервативная мать может заставить ребенка есть какую-нибудь брокколи из соображений полезности, но это всегда предмет большого скандала и большого давления.

Первый пример, кажется, важен для политики. Для чего важен второй? Дело в том, что жизнь людей состоит в значительной степени из быта, из повседневности. Существуют люди, для которых политические изменения последних 30 лет прошли, в общем, второстепенными событиями в их личной жизни, и таких людей много. Появление мобильной связи для людей может быть гораздо большим потрясением и гораздо большей находкой в плане безопасности, в плане коммуникативности, в плане семейных отношений, нежели тенденции превращения РФ из федеративного государства в унитарное.