Евгений Лукин - Бал был бел

От Камчатки до Экибастуза
всюду я презрением облит,
гражданин Советского Союза,
проще говоря, космополит.

Оду? Оды не осилю.
Где нам, сиволапым!
Чтобы так любить Россию,
надо быть арапом.

Полюбила сокола,
стройного, высокого.
Добралася до мудей —
а они от ведмедей.

Был бульончик в обычай,
а ныне — чаёвничай…
Почему же он птичий?
Почему не чиновничий?

Не убил ни одного душмана,
не бомбил ни одного Кабула…
Так теперь мучительно и больно
за бесцельно прожитые годы!

Ни волов, ни ослов.
Детки умерли. Горбишься каменно.
— Улыбнитесь, Иов!
Вон туда. Это скрытая камера.

Думала б ты заранее,
лапотная Евразия!
Платят за вымирание
мало до безобразия.

Поскольку власти
во власти власти,
скажите: «Здрасьте», —
и не вылазьте!

Пытаюсь вникнуть в существо
задачи этакого рода:
как уничтожить воровство,
не уничтоживши народа?

То ли у них, ребята, этакая харизма,
то ли в башках дуплисто у пресловутой братии:
глянешь на демократа — хочется коммунизма,
глянешь на коммуниста — хочется демократии.

К бритым ли прибиться мне или к седым?
Как теперь вести себя и при ком?
Не хватало глупости быть молодым —
не хватает мудрости стать стариком.

Заходя во храм со свитою,
в колокольном звоне плавая,
что ж вы все такие сытые,
если все такие правые?

Вопрошал Пилат Христа:
«Что есть истина?»
Дальше — пропуск в три листа,
что естественно.

Ты, распятый в терновом своём венце
за чужие грехи и горе,
да о том ли Ты говорил Отце,
что младенчика жёг в Гоморре?

Я похож на кирпич
из какого-то зданья —
он его очертанья
пытался постичь.

Ни бабок не срубя,
ни почестей, ни вилл,
всю жизнь искал себя.
Нашёл — и удавил.

Во лжи и фальши
иного дня
живите дальше,
но без меня.

Ты перед тем, как вешаться, сперва
поговори (живём-то однова!) —
и выйдет, что ни в чём ты, если честно,
не виноват — планида такова…
За то, что жив, спасибо вам, слова,
слова, слова, а совесть бессловесна —
молчит и смотрит, чёртова сова!

Прав Ты, о Господи, трижды прав
в этом обвале бед,
но разреши обратиться в прах —
сил моих больше нет.

Прав Ты, и кара Твоя проста:
в белый смертельный сплав
слиты время лёгких растрат
и время тяжких расплат.

Трижды прав Ты, но в муке дня,
который там, впереди,
Господи, убивая меня,
любимую пощади!

В глубоком чёрном льду
ветвистые расколы
прозрачно-известковы,
и я по ним иду.
А было — шли вдвоём,
ещё живые оба,
и завитком сугроба
кончался водоём.

Скорлупка бигуди.
Пылятся кружева.
Послушай, разбуди,
скажи, что ты жива.
Такой подробный бред —
до складочки по шву.
И пачка сигарет
лежит — как наяву.

Вот и осень с позолотцей.
Всюду тонкий запах тленья.
Крашу крестик, правлю тризну,
разговариваю с твердью.
Самому ещё придётся
отвечать за преступленье,
именуемое жизнью
и караемое смертью.

Ах, какого защитника дал тебе добрый Господь!
В беспощадные ночи, когда подбиваешь итоги,
вновь приходит на помощь весёлая сильная плоть,
и убийца по имени совесть уходит с дороги.
Но когда твою плоть на глазах твоих скормят земле
и шагнёт к тебе совесть с застывшей усмешкой безумца,
ты ещё затоскуешь, дружок, о кипящей смоле,
раскалённых щипцах и зазубренных тяжких трезубцах.

Над рекой, над кручей яра,
начиная клокотать,
шла гроза — как Божья кара
или Божья благодать.
Полыхая белокрыло,
шла по сутолоке вод —
и уже не важно было:
воскресит или убьёт.

Вот и кончен поединок. Навсегда.
Впереди ещё какие-то года,
слёзы пьяные да карканье ворон.
На зубах скрипит песчинка с похорон.

Будут ли тому причиной войны
или наступленье тяжких льдов —
мы уйдём. Земля вздохнет спокойно,
распрямляя шрамы городов.
Разве это не издёвка злая:
пробуя на ноготь остриё,
взрывами и плугами терзая,
люди звали матушкой её!
Из окна — запруженная Волга.
Берега в строительной пыли.
Ждёт Земля. Теперь уже недолго.
Мы уходим. Мы почти ушли.

Мне снятся сны, где всё — как наяву:
иду проспектом, что-то покупаю.
На кой я чёрт, скажите, засыпаю —
и снова, получается, живу?
Я эту явь когда-нибудь взорву,
но не за то, что тесно в ней и тошно,
и даже не за подлость, а за то, что
мне снятся сны, где всё — как наяву!

Когда ты предаёшься хлопотам
в толпе таких же человечин,
внутри нашёптывает кто-то там:
«Ты, парень, случаем, не вечен?
Со страхом или с умилением,
но пережил ты, спору нету,
любовь, Отечество, миллениум…
Осталось пережить планету».