Анри Труайя - Зеленый блокнот

— Ну, как погулял?

— Отлично, — ответил он, — и проголодался как волк!

И тут же безотчетно, как сердечники хватаются за валидол, он ощупал бумажник.

— За стол! — крикнула Симона из кухни.

Садясь за стол, Марсель ощущал себя счастливым главой едва ли зажиточной семьи, а мысль, что со дня на день он щедро одарит этот мирок финансами, добавила отбивным остроты и вину крепости.

Взрыв радости был точно таким, каким его и хотел видеть Марсель. Глаза жены затуманились любовью, она то и дело восклицала: «Ах, плутишка! Ах, плутишка!» Сын наседал с расспросами — ему во что бы то ни стало понадобилось знать номер выигрышного билета. Дочь стала ласкаться и колдовать над ним со своей расческой, и под конец заявила, что теперь, раз они разбогатели, нечего и думать об отдыхе в семейном пансионе близ бретонских пляжей — их манит Лазурный Берег! Дружное трио ворковало над Марселем до тех пор, пока он не дал согласия на эту их прихоть. И в тот же день, не откладывая дела в долгий ящик, разбогатевшая в одночасье семья разослала запросы по недорогим, но уютным гостиницам в Каннах, Лаванду и Сен-Тропе, чтобы разузнать цены.

Ответы пришли с безжалостными цифрами. Изучив рекламные проспекты, они выбрали небольшой отель в Каннах под названием «Морская зыбь». Начались радостные сборы. Дамы с азартом обновляли туалеты, ведь на юге им придется носить то, что не носят на севере. «Мужчинам проще, — говорили они, — их костюмы, что купальные, что выходные, везде одинаковы». Поскольку отпуск Марселя и его дочери совпал день в день, семья отбыла из Парижа вечерним поездом 10 июля.

Следующим утром, уже сходя на перрон в Каннах, они почувствовали себя «заштукатуренными» в парижской одежде. Впервые им довелось так далеко забраться на юг. Солнце, тягучий говор носильщиков, ветер, полный горячей пыли, мотоциклетный треск, тысячи вилл, словно склеенные из папье-маше и укутанные в южную зелень — все здесь приезжему казалось чужеземно и восхитительно. Отель «Морская зыбь» стоял на узкой улочке на задворках порта. Строение было старое, но ухоженное. С кухни в коридоры полз чесночный запах. Всюду, даже в туалете, были развешены таблички с обращениями к уважаемым клиентам. Родительская комната их номера соседствовала с детской, общую дверь в коридор они оставили открытой. Как только коридорный вышел, Симона тут же принялась вытряхивать чемоданы: она спешила переодеться в летнее. Марсель достал завернутые в газету тапочки и с наслаждением переобулся. Холщовые штаны и рубаха с короткими рукавами придали ему вид местного рыбака. В ожидании, пока остальные будут готовы, он присел на край кровати и сквозь окно оглядел стену соседнего дома, глухую и голую, с уродливым держателем телефонного провода — единственным ее украшением. Потом подобрал с пола обрывок газеты, в которую заворачивал тапочки, и машинально пробежал по нему глазами. Это была страница с объявлениями. Среди серого множества избитых извещений его внимание привлекли несколько строк, набранных жирным шрифтом:

«Нашедшего 22 июня зеленый блокнот с четырьмя тысячами франков прошу вернуть владельцу по указанному в нем адресу. Вознаграждение: десять тысяч франков».

От сильного потрясения кровать под Марселем заходила ходуном. Он прочед еще раз. Сомнений быть не могло: ему и впрямь предлагают десять тысяч франков взамен четырех. Первым порывом было: прыгнуть в поезд и предстать перед Жаном де Биз, вручить ему блокнот с четырьмя тысячами и уехать с барышом — заманчиво! Марсель уже было вскочил, но тут передумал: «А вдруг это ловушка?» Неужели Жан де Биз считает, что теперешний хозяин блокнота такой простак, чтобы променять деньги на его обещание выложить десять тысяч? За искренность Жана де Биз вряд ли можно было поручиться. Клюнь он, Марсель, на эту «утку», то в доме 50 на авеню Фош он, пожалуй, найдет не Жана де Биз, а переодетых полицейских. Эти ребята не станут долго с ним разбираться, они тут же обвинят Марселя в незаконном присвоении блокнота с деньгами и упекут за решетку. Похоже, что Жан де Биз, несмотря на свою «де» — хитрая бестия! Нет, такие не достойны богатства. Попробуй-ка теперь оправдаться. Он отыскал дату выхода газеты — 4 июля. Уже неделя! Может с тех пор печаталось что-нибудь еще в этом роде?

Марсель сложил листок, спрятал в карман и, пребывая в раздумье, невзначай, будто сквозь туман, увидел немолодую бледнокожую дикарку, увешанную пестрыми лоскутами, которая, подавшись вперед, озорно поглядывала на него. Через «не могу» он похвалил Симону за столь дивное преображение. Жижи тоже оголилась наполовину. А Андре… в этих шортах, тенниске и сандалетах помолодел класса на три.

Вырядившись по-южному, семья двинулась к морю. Дорóгой Марсель купил номер «Франс суар», несколько утренних газет и пару иллюстрированных журналов — для дам. Неожиданно в конце улицы в глаза им прыснуло море — синее, пронзительно искристое. Подойдя ближе, они обнаружили свалку тел, схожую со свалкой цветистого мусора, которая покрыла полукружие бухты. Отдыхающие липли друг к другу и несказанно потели. Теперь предстояло отбить два квадратных метра песка, взять напрокат четыре топчана и один тент от солнца. Покамест Симона и молодежь купались, Марсель, устроившись в тени, лихорадочно просматривал газеты. Такое же объявление он нашел во «Франс суар», но на этот раз Жан де Биз предлагал не десять, а тринадцать тысяч франков, и к тексту прилагалось дополнение: «Анонимность гарантируется». Поначалу было разозлившись, Марсель вдруг засомневался. Маловероятно, что Жан де Биз просто из вредности будет замышлять какую-нибудь подлость. Скорее, его интересуют не деньги, а блокнот, и только блокнот! Допустим, эта вещица — подарок любимой женщины (у зажиточных частенько в ходу подобные нежности). Или в ней содержатся особо ценные записи! Озаренный до глубины души, Марсель понял, что попал в точку, что сейчас владеет тайной, за которую Жан де Биз готов был его озолотить. И если ему удастся раскусить ее, запахнет уже не несколькими жалкими тысячами, а целым состоянием. Весь дрожа от вожделения, он полез в карман за блокнотом.

— Пойдешь купаться? — спросила Симона. — Вода отменная!

Она стояла перед ним, приглаживая мокрые пряди, на носу повисла капля, по бедрам струйками сбегала вода.

— Нет, пробурчал он. — Нет настроения.

Пожав плечами, она кинулась к детям. Он отвернулся от моря, взял в руки блокнот и начал листать. На третьей странице его приворожили химические формулы. Но чтобы сделать какие-либо выводы, своих познаний в этой области не хватало, а поверять тайну третьему не хотелось. Чем дольше он рассматривал хитросплетения знаков, тем больше убеждался, что это, верно, какое-нибудь новое вещество, которое должно совершить переворот в торговом и промышленном мире: чудодейственное лекарство, взрывная смесь, сверхпрочный синтетический материал. Мечтатель по природе, он не замечал ни голубого неба, ни пляжа, ни купальщиков. Он воображал, как в чистом поле вырастают заводы, использующие «его» изобретение. Будто бы он уже миллионер и у него свой особняк в Париже, замок в Турени, вилла в Антибе, лошади, любовница, куча прислуги… но тут хохоча и жестикулируя прибежали жена и дети, и с ходу плюхнулись на топчаны. Но грезы и здесь его не оставляли: тело купалось в море, а душа — в изобилии. Пожертвовав десятью минутами на водные процедуры, он вышел на берег, обсох, оделся и небрежно бросил: «Пойду прогуляюсь». Семейство жарилось на солнце, томно прикрыв веки и являло собой молчаливый укор — мол, такая благодать, а тебя куда-то понесло! Пообещав быть к обеду в баре на пляже, он удалился. Пятью минутами позже он вошел в аптеку, отозвал в сторону аптекаря, физиономия у которого показалась ему умной, показал блокнот, раскрытый на третьей странице и прошептал: