Хосе Гарсия Вилья - Во имя жизни

Эти теории очень удобны, поэтому органы юстиции постоянно их используют для объяснения преступлений, мотивы которых трудно раскрыть. А люди принимают такое объяснение на веру, и это вполне устраивает власти. Я приведу пример. Президент США Мак-Кинли был убит неизвестным преступником. Суд объявил, что президента убил сумасшедший, и все удовлетворились таким объяснением. Авраам Линкольн и Джеймс Гарфилд — еще два гражданина Соединенных Штатов, которые были убиты, когда занимали высший пост в стране. Как утверждает американская полиция, три их президента были убиты преступниками, у которых «в голове ослабли шурупы». Люди поверили в такое объяснение, и как будто без особых разговоров, подозрений и сомнений. Власти заявляют, что эти преступники были слишком обидчивы. А разве им не на что обижаться в своей стране? Если же не согласиться с этой теорией, то такие убийства следует рассматривать как серьезную проблему Соединенных Штатов. Иначе получается, что судьбу одного из самых больших и сильных государств мира во многом решают сумасшедшие. Или что в США слишком много ненормальных. Почему? На этот вопрос ответа никто не дает. Такого рода сведения держатся в тайне. Лично я считаю, что власти закрывают глаза перед зеркалом, в котором отражается правда.

Каждое преступление имеет свои мотивы. Что-то должно нажать на курок в сознании человека, чтобы он смог лишить жизни себе подобного. И совершенно несущественно, является ли он психом, поклоняющимся луне, или ответственным чиновником муниципалитета, который подписывает важные бумаги. Чтобы он задумал невозможное, мотив должен укрепить его дух, отравить сердце и вложить в голову ужасающе соблазнительную мысль — познать вкус убийства. Человек будет долго колебаться, одну, две или три сотни раз отвергать эту мысль, пока, наконец, решится испытать свою злосчастную судьбу.

Если моя теория правильна, оправдается и мой метод.

Даже из камня можно выжать кровь. Я сразу же заключил преступника в камеру-одиночку, в одну из наших особых камер для «почетных гостей». В длину и ширину она всего два метра, а в высоту — около двенадцати. В ней нет ни окна, ни скамьи и вообще ничего, что могло бы дать хоть какие-нибудь удобства. Стены бетонные, а дверь и крыша из двойных листов железа. Солнце проникает только через щели в крыше, которые не толще волоса. В полдень в камере как в печке, а ночью — как в могиле. К тому же она никогда не проветривается.

Преступник промучился в ней два дня. Каждые четыре часа к нему приходили два моих человека и задавали несколько обычных вопросов о его имени, месте жительства и о причине, толкнувшей его на убийство. Он на них никак не реагировал и ничего не говорил. Тогда его стали бить. Ударили несколько раз, и он закричал или, скорее, завыл свое: «Справедливость». Таков мой метод, так я добиваюсь признания. При этом мои люди били его по лицу и телу кулаками и ногами.

Потом я сам зашел к нему в камеру и объяснил, что он все равно все мне расскажет. Он отказывался принимать еду и воду, но я дал ему понять, что в камере ему может посочувствовать только таракан. А я могу и подождать, сидя в комнате напротив. Я выразил надежду, что он не будет оттягивать нашу беседу.

На третий день я решил вызвать преступника к себе на допрос. Я пришел в тюрьму пораньше, часов в шесть. Был май, праздник святого Исидоро Лабрадорского, которого в провинциях, прилегающих к Маниле, почитают покровителем крестьян. Деревень пятьдесят отмечают день его рождения. Я приказал разбудить убийцу дона Амбросио Вентуры. Сонный, он вошел в мою комнату в сопровождении двух полицейских, явно недовольных столь ранней работой. Лицо преступника, выражавшее удивление и муку, оказалось изуродованным так, что на него было страшно смотреть. Я вежливо пригласил допрашиваемого сесть на свободный стул. Он избегал моего взгляда, но с удовольствием принял приглашение и постарался устроиться на стуле как можно удобнее, а затем опять уставился в пол. Я предложил ему сигарету и дал прикурить. Но от первой же затяжки он поперхнулся и зашелся в сильном кашле.

В одно из окон комнаты заглянули первые лучи солнца. Преступник бросил туда взгляд зверя, напуганного появлением света в пещере. Он долго глядел на восход, и я почувствовал, что смятение постепенно покидает его душу. Пришел доктор, которого я вызвал для осмотра убийцы. Мои ожидания подтвердились. Полицейские умело поработали над ним — у него не было ни переломов, ни других серьезных повреждений. Доктор сказал, что преступник может даже дробить камни, и я подмигнул ему. Врач не дал никаких лекарств или рекомендаций, потому что знал: мне надо, чтобы раны преступника не переставали ныть, а ссадины и синяки — гореть.

Прошло несколько минут, и он все глазел в окно. Теперь он глубоко затягивался сигаретой. Я начал понемногу ощущать голод, но вспомнил, что мой пленник не ел уже два дня, и чувство голода прошло. Я приступил к допросу, начав его с доверительной беседы.

— Мои друзья полицейские считают тебя сумасшедшим. Я так не думаю и поэтому предложил им пари. По-моему, сумасшедшего, как бы его ни мучили, не заставишь заговорить, а нормальному человеку боль непременно развяжет язык. Я сказал им, что сумею тебя разговорить, и поспорил на свой новый «люгер», сделанный в Германии. Я очень люблю этот пистолет, и имей в виду, что мой «люгер» сорок пятого калибра мне дороже твоей жизни.

Он молчал. Тогда я продолжил:

— Я в тебя очень верю и даже восхищаюсь тобой. Люди не сомневаются: кто, кроме сумасшедшего, может задумать убить депутата, которым восторгалась страна, потому что он трудился ради создания свободного правительства? Ты умный парень, к тому же и смелый, но пока только мы с тобой знаем, что преступление совершил не сумасшедший. Сумасшедший не стал бы тщательно следить за тем, какие мероприятия проводятся в отеле «Манила», и не воспользовался бы случаем переодеться официантом, чтобы отыскать свою жертву. Человек, который сумел узнать о назначенном собрании членов Прогрессивной партии и о том, кто на нем будет присутствовать, не может быть сумасшедшим.

Он по-прежнему молчал. Я внимательно рассмотрел его: довольно поношенная одежда, нервно дергающиеся руки, исхудавшее от жажды и голода избитое тело. Солнце сравнялось с вершинами деревьев, и на лбу преступника заблестели капли пота. Его лицо напряглось, и я понял, что к нему снова вернулось ощущение опасности, которое он старательно запрятал в самый дальний уголок сознания. Постепенно в его широко открытых глазах появилось замешательство. Он затянулся пару раз и левой рукой затушил окурок.

— Я знаю, что для тебя было очень важно убить дона Амбросио Вентуру. Именно поэтому ты так терпеливо сносишь суровое обращение с тобой. Но ты должен понять, что твое самопожертвование ничего не даст, если никто не узнает, почему ты убил дона Вентуру. Разве ты хочешь, чтобы тебя на всю жизнь окрестили сумасшедшим? А что подумают твои знакомые? Что ты, оказывается, обыкновенный псих, о котором и говорить нечего?