Васко Пратолини - Итальянская новелла ХХ века

— В какую бы эпоху ни жила женщина, — это лучшая для нее эпоха. И синьорина присутствует здесь в качестве избранной выразительницы этой святой истины.

Не помню, продолжал ли философ свои рассуждения на эту тему, потому что, сознаюсь, мозг мой был уже не способен следить за логическим развитием его мысли.

Помню только, и очень ясно, что в какой-то момент, совершенно неожиданно, изобилие жидкостей, препровожденных мною извне внутрь, заставило меня пожелать восстановления равновесия между мной и вселенной посредством выведения жидкости обратно во внешний мир.

Но стыд — столь же абсурдный, сколь и присущий цивилизованному человеку вообще, и, может быть, самый безусловный признак цивилизации, — этот стыд удержал меня от желания сознаться в этом кому-нибудь из гостей.

В моих воспоминаниях этот миг подобен вихрю дыма, ароматов, огней, пронзительных голосов, а в центре его — мое желание, становящееся с каждой минутой все беспокойнее и мучительнее.

Не помню, как и кому заплатил я должную контрибуцию за ужин и штраф, не помню, обещал ли побывать здесь еще раз, с какими словами откланялся и провожал ли меня кто-нибудь до двери. Знаю только, что я вышел и очутился на улице — пустынной, почти совсем погруженной во мрак. И туг на каменном тротуаре, в немом мировом одиночестве, под ледяным зимним небом, я стоял долго-долго, устремив взоры в твердь.

Над моей головой во всем своем великолепии сверкал Орион, а я стоял, как статуя, посреди улицы. И мало-помалу, по мере того как я считал звезды, успокаивались мои нервы и мозг.

Когда установилось желанное равновесие, я почувствовал, что туман рассеялся совершенно и я крепче стою на ногах. Тогда взгляд мой оторвался от звезд и вернулся к знакомой земле. И в полумраке с отеческой гордостью я различил посреди улицы блаженный берег Аркадии, убегающий вдаль.

При этом видении я не мог удержаться от бессмысленного смеха. И так же безрассудно разгоряченная фантазия повлекла меня к нему. Я перебежал улицу, и вдруг всякие следы видения исчезли и стерлись; но по инерции меня еще влекло вперед. Идя так, теперь уже наудачу, я начал размышлять о забавном вечере и о дневной сумятице на площади Скала. Пожалел о напрасно потерянном дне, потом подумал, что имел законное право на некоторый отдых после деловых предыдущих недель. Мысли мои бродили еще в тумане, и думаю, что, погруженный в них, я шел, не замечая улиц. И вдруг очутился посреди маленькой площади, оглядываясь вокруг и стараясь понять, куда я попал.

Неожиданно голос, точно вылетавший из стены, заставил меня оцепенеть. Стена сказала:

— Синьор!..

Я отскочил и в темноте уставился на трещину в стене. Тогда от нее отделилась тень, и умоляющий голос произнес:

— Синьор, нет ли у вас спички?

Слова эти меня несколько успокоили, я посмотрел на незнакомца и был ужасно удивлен: он был во фраке, без пальто и без шляпы. Я подумал: верно, это тот самый мудрец, современник Александра Македонского.

Однако такой гипотезы высказать не посмел, а только подошел к нему, дал спички и хотел идти дальше. Но незнакомец нерешительно добавил:

— Может быть, случайно есть и папироса?

Мне наложили полный карман папирос на блаженном острове Ирэн. Я дал ему и папиросу. Тогда незнакомец, после некоторой внутренней борьбы, решительным голосом сказал:

— Может быть, у вас найдется и пять лир?

Я опять отскочил, потому что подумал, не собирается ли он меня ограбить.

Незнакомец понял мой страх и поспешил успокоить:

— Не бойтесь, не бойтесь, синьор! За кого вы меня принимаете…

И с оттенком некоторого благородства в голосе он заявил:

— Я — нищий.

Последовало короткое молчание. Я подыскивал вежливую фразу, чтобы извиниться за неподходящее движение. Хотел сказать, что заинтересован его судьбой и благодарен за оказанное мне доверие. Но пока я подыскивал слова, незнакомец повторил:

— Прошу милостыню…

Наконец, я нашелся и спросил:

— Давно?

— Несколько часов… уже…

— А я вас принял за мудреца времен Александра Македонского…

— Не знаю, о ком вы говорите!.. Еще несколько месяцев тому назад я спокойно и скромно зарабатывал на хлеб. Горе пришло ко мне под маской счастья. Я жил в Маленьком переулке довольно близко от центра, и моего заработка мне почти хватало на скромную жизнь. Одна шайка бандитов предложила мне двадцать тысяч лир, чтобы я уступил им квартиру. Сумма показалась мне колоссальной. Я согласился, но не нашел другой, не нашел даже подходящей скромной комнаты: только гостиную с ванной в одном перворазрядном отеле. Думал: ну, ладно, на несколько дней!.. Но, увы, ничего другого уже не нашел!.. Мои двадцать тысяч испарились, или, вернее сказать, переместились в карман хозяина отеля. А за это время я обносился совершенно и уже не мог ничего купить. Видите — остался только фрак. Я не мог приобрести даже шляпы. А свою я где-то забыл вчера. Жалованья, которого прежде хватало на все, теперь едва хватает на оплату гостиной с ванной в отеле. Чтобы не умереть с голоду, мне остается только просить милостыню. Вот почему, синьор, вы видите меня во фраке, без шляпы, просящим милостыню на этой площади. Будь они прокляты!..

Я молча дал ему пять лир. Он поблагодарил от всего сердца и сказал:

— Если бы к спичке, папиросе, к пяти лирам вы могли бы, синьор, еще присовокупить какое-нибудь указание или совет, столь ценные в моем критическом положении…

— Не знаю, синьор!.. Но ведь человек состоит из души и тела. Попробуйте подчинить тело душе — это единственный выход и успокоение в наши времена.

— Я вас не понимаю…

— Я и сам не понимаю. Я — человек, посвятивший себя делам; только чистый философ помог бы вам найти счастливый выход. Попробуйте обратиться к синьору Джонато, живущему в пансионе синьоры Ирэн…

— Скажите, пожалуйста, адрес!..

Застигнутый врасплох вопросом, я вмиг сообразил, что по разным причинам не могу вспомнить дороги ни туда, ни назад.

— Погодите, — сказал я, — вы не помните, с какой стороны я шел на площадь?

— Не помню, синьор. Я был словно в трансе и увидел вас уже на площади. Вы озирались, как сейчас.

После отчаянных и напрасных попыток сориентироваться, я воскликнул с крайним волнением!

— Тогда, значит, мне никогда уже не попасть на блаженный остров Ирэн!..

— Не думайте об этом, синьор, но если у вас найдется какая-нибудь шляпа — пошлите мне!.. Вот мой адрес.

Он вынул из кармана бумажку и карандаш и написал свой адрес и имя, — не стоит повторять их… Это была самая известная и шикарная гостиница в Милане…

— Спокойной ночи!..

Один, и Другой были сильны и здоровы, и обоим было под тридцать. Они обедали в одних и тех же ресторанах, сидели рядом в концертах, одалживали друг у друга книги. Не раз Один предлагал Другому сигару, и Другой брал ее, протягивая взамен свежий журнал, лежавший у него в кармане.