Мартти Ларни - Современная финская новелла

Затрещали кусты. В сумраке вспыхнул луч карманного фонаря, и в его свете — бледное лицо.

— Шавка, черт ее дери, — шепнула Ленну.

— Теперь давай бог ноги!

Фрау Захн тяжело дышала, глаза совсем вылезли из орбит. Парни спрыгнули наземь и мгновенно исчезли. Ленну и Хелена — за ними. Айла сломя голову бросилась во тьму и — упала в свежевырытую канаву. Она скривилась от боли, кое-как села и ощупала колено — на нем была длинная саднящая царапина.

— Ой, кто здесь? — вскрикнула старуха.

Айла хотела убежать, но колено болело. Она боялась обнаружить себя. Покамест Шавка не заметила ее за кустами, видно, думает, что все сбежали. Придется подождать удобной минуты, чтобы ускользнуть отсюда.

Старуха изрыгала проклятия, скрежетала зубами и грозила кулаками во тьму. Затем она грузно шагнула к дереву, тяжело привалилась к нему всем телом, точно приросла к стволу, дряблые плечи ее поднялись, и она заплакала в голос, как дитя.

Жалость стеснила и переполнила душу Айле. И надо же старому человеку так рыдать… Она поднялась из своего укрытия, осторожно подошла к старой женщине и тронула ее за плечо.

— Entschuldigen Sie bitte, entschuldigen [39] Извините, пожалуйста, извините (нем.). — встревоженно сказала Айла.

Старуха обернулась, перевела дух и разразилась громкой, ужасной бранью. Хорошо еще, что Айла не все понимала. Она убежала бы снова, если бы старуха не схватила ее крепко за руку. Уж их-то, заграничных шлюх, она, конечно, узнала, и если бы господин Аккерман вернулся, то господин Аккерман воздал бы им по заслугам, он бы, конечно, разогнал всяких там турок и всю остальную мерзкую компанию, которая угнездилась здесь, на землях господина Аккермана. Потому что господин Аккерман был всему здесь хозяин, и, если бы он вернулся, в желтом корпусе настали бы другие порядки, это точно, потому что кто-кто, а господин Аккерман умел навести дисциплину и научить порядку, она это знает, двадцать лет служила ему…

Айла вырвала руку и кинулась наутек. Она добежала по примятой траве до дома, но не осмелилась войти сразу, боялась, что ее заметят, и спряталась в тени деревьев. Одышка постепенно унялась, испуг и отвращение умерились, и она вдруг поняла душу этой женщины, что было единственным смыслом ее жизни. Господин Аккерман, вероятно, навеки останется для нее хозяином. А за хозяйским добром следовало присматривать, неусыпно беречь его от турок и прочих бандитов.

В роще, за оградой, слышались голоса. Значит, остальные убежали туда. Отчетливее всего доносился смех Хелены. Айла направилась в ту сторону. Вишни были почти съедены, теперь все только дурачились да хохотали. Герт и Хелена обнимались, Ленну кидала в рот последние вишенки.

— Вот она идет. Куда ты пропала? — спросила Хелена.

— Ушибла колено.

Айле не хотелось рассказывать о фрау Захн. Она боялась, что никто ее не поймет. Расскажи она, как старуха рыдала, все бы наверняка лишь посмеялись, до того осточертело им ее соглядатайство и сплетни.

Вдруг она поймала на себе взгляд Дитриха. Пускай себе смотрит, у него же есть подружка в городе. Напрасно надеешься чего-нибудь от меня дождаться, думала Айла. Однако вдруг все стало смешить ее: шутки, ужимки турка, летящие в траву вишневые косточки.

Турок поплевал на ладони, взялся за большущий камень и крякнул. Вот он выпрямился. Сумасшедший, куда он его тащит, с больным-то сердцем? Что он хотел этим доказать, силу свою или что, дескать, наплевать ему на болезнь?

Посинев от натуги, скрипя зубами, он донес камень до дерева, бухнул его оземь и со смехом вернулся к остальным.

Когда наконец отправились по домам, Угур поотстал от других и крикнул Айле:

— Ай-ай-ай, я боюсь идти один, у-у-у, у-у-у, такая темнота, liebe [40] Милая ( нем. ). Айла, liebe, liebe Айла!

Айлу разбирал смех. Она остановилась, оглянулась. Турок выбежал из темноты, взял ее за плечи и поцеловал прямо в губы. Айла остолбенела, вырвалась из его объятий и вбежала в дом.

До отъезда оставалось всего четыре дня. На фабрике Айла не смела взглянуть турку в глаза. Потом Угура послали работать в другое здание, и два дня о нем ничего не было слышно.

«Первый поцелуй, — думала Айла про себя. — Как о нем пишут во многих книгах, о первом поцелуе? Двое встречаются, глядят в глаза друг другу, гуляют допоздна, где-нибудь незаметно для себя останавливаются и вдруг, охваченные необычайной дрожью, губы касаются губ другого — подобно уголькам. А поцелуй турка? Он возник вроде как из пустоты, безо всякого ожидания, без искорки любви. Или все-таки Угур… Неужели кто-то мог заинтересоваться именно ею? А что, если этот поцелуй и вправду знак любви, знак ее тревог и обещаний?»

Айла стирала и гладила в дорогу. Вопреки предположениям, никакого разговора о вишнях не произошло, хотя фрау Захн и донесла о происшествии Хейсенбюттель. Впрочем, у фрейлейн и без того хватало обид. Директор, как говорили, обручился со своей новой подружкой.

— Погоди ты укладываться, дурочка, у нас же еще целых два дня впереди, — охала Хелена.

— Пусть все будет готово, не суетиться же в последний день.

Удивительным было предвкушение возвращения в Финляндию, в родную, за сотни километров отсюда даль. Даже банки с огурцами казались не такими тяжелыми — от сознания, что поднимать их теперь уже недолго. В обеденный перерыв к девушкам подошла Эльфрида, глаза у нее блестели, она покопалась в сумочке и протянула фотокарточку, на обороте которой было написано шариковой ручкой: «Vergesse mich nicht. Elfriede» [41] Не забывай меня, Эльфрида (нем.). .

— Пишите, не забывайте писать, битте, — вымогала обещание Эльфрида.

— Напишем, конечно напишем, — пообещала Айла, дожевывая бутерброд.

Внезапно кто-то рванул настежь дверь столовой и встал на пороге. Это была Айлина соседка по морковному конвейеру, очкастая сухопарая женщина. Растерянность и ужас были у нее на лице.

— Что такое? Что случилось? — спросили у нее.

— Mein Gott… [42] Боже мой… (нем.). — Женщина не в силах была говорить, лишь показала рукой во двор и зарыдала. Все сгрудились у окна. Кого-то несли на носилках к машине, видимо покойника, судя по платку, закрывавшему лицо. Понемногу выяснилось, что это кто-то из турок — полез ковыряться в неисправном аппарате и получил удар током.

— Кто? Который из них? — спрашивали у очкастой.

— Да тот молодой, не помню имени.

— Угур? — спросила Айла, хотя почему-то уже была уверена в этом.

Да, кажется, Угур. Он, он.

Все вышли во двор, Айла тоже. Машина с носилками уже отъехала; только фрейлейн Хейнсенбюттель шныряла туда-сюда в толпе. Люди расспрашивали друг друга, узнавали подробности, отходили, качая головой.

Айла пошла к дому, поднялась по ступенькам к себе и рухнула на постель. Сердце стучало, до боли колотилось о ребра и рвалось на волю из ставшей нестерпимой тесноты. Сквозь плач она услышала шаги, на плечи ей легли ладони, и Ленну коротко сказала: