Мартти Ларни - Современная финская новелла

Каарина снова подумала о перемене места работы. Машинисток не хватает, жалованья наверняка положат на сотню-другую больше. Но для этого придется перейти в какое-то большое учреждение, где потогонная система куда изощренней. А значит, сильнее будет болеть шея, будут новые шишки на пальцах, будет бессонница, таблетки, кофеин…

Такси остановилось недалеко от площади. Кругом пылали красные флаги и транспаранты. Она заплатила за проезд и почувствовала себя виноватой: оригинально, конечно, приехать на демонстрацию в машине. Но ведь на какую-нибудь чепуху деньги эти все равно ушли бы.

Самппа вынырнул откуда-то из-за угла, и они направились к демонстрантам, которые уже строились в колонны.

Первомай 1975 года. Светит солнце. Что ж, в мире не все, наверное, плохо. Во Вьетнаме народ одержит окончательную победу в самые ближайшие дни. А какая радость в Португалии! Может, преждевременная? Нападение было внезапным, поначалу его приняли за организованный фашистами трюк. Теперь крупный капитал собирается с силами для ответного удара. А если они намереваются совершить то же, что в Чили? Нет, не хочется думать об этом в такую минуту.

Каарина откинула голову назад, любуясь кумачом флагов. Тому, кто никогда не бывал на демонстрации, не испытать того детского восторга и волнения, которые вызывает вид красных знамен в первомайское утро. Но что-то тебя тревожит? Она поняла лишь после минутного раздумья: лозунги были двух направлений, рубашки у молодежи двух цветов, значки тоже. Люди, стоявшие под одними знаменами, посматривали друг на друга искоса. Ей пришлось отыскивать вокруг себя людей с подходящими значками на груди. Если бы так случилось со всеми, что бы здесь было? Но, пожалуй, не случится. Надо только найти «своих». Эта мысль ее развеселила.

Они встали в колонну, где, судя по всему, были «свои», Продавцы значков и газет сновали вокруг. Подходили к ней — один, другой…

— Нет денег, — ответила она третьему.

— Нет, конечно. А у кого они есть? — возразил парень. — Эти всего по две марки за штуку.

— Сказано нет, значит, нет, — крикнула она с раздражением.

Продавец смутился и отошел в сторону. Каарине стало стыдно. Со дна кармана она выскребла остатки денег: бумажка в пять марок и несколько монет — сумма совсем небольшая. До зарплаты еще полторы недели, придется опять идти в долговую кассу, чтобы дожить до получки. «Наверное, все-таки надо было купить, — с сожалением подумала она, — ведь у тех, кто получает мало, профвзносы собирают в первую очередь; у многих денег не больше; да, видно, не достает ей чувства коллективной ответственности». Она горько усмехнулась. Новые туфли во всяком случае покупать не следовало. Правда, другого выхода тоже не было: у старых оторвалась подошва, и сапожник не соглашался их чинить. Вот теперь и следи за тем, чтобы не промочить новые.

Размышления о деньгах всегда так неприятны, но если денег не хватает, приходится думать о них постоянно. «Никак не привыкну к положению малоимущей», — подумала она. И почувствовала горькую жалость к самой себе. Если цены будут повышаться так же быстро, — а что, собственно, может приостановить их рост? — то придется скоро отказывать ребятам в мороженом и даже в бутербродах с сыром по выходным дням. Ничего не поделаешь, бедняк всегда бедняк! Не утешало и то, что такие заботы тревожат не ее одну, а еще очень многих. Но работу на дом она брать не будет — это она решила твердо. Из-за детей. Какая «роскошь», двое детей, — вздохнула она.

В соседнем ряду стояла большая группа студентов. Синие рубашки, белые форменные фуражки, красные гвоздики в петлицах и красные флаги, целое море флагов, Каарине сделалось грустно. Она подумала: а где сейчас ее фуражка? Гниет себе, наверное, где-то в речном иле, так и не доплыв до моря.

То был ее первый Первомай. Они собрались в ресторане на верхнем этаже Рабочего дома, за праздничным столом, в компании студентов социал-демократов. Подвыпивший Илкка гремел вовсю: его голос был слышен даже тогда, когда пели хором. Он постоянно фальшивил, но никому не было до этого дела. Когда ресторан закрылся, все вместе отправились в центр. У моста Таммеркоски остановились. На одном конце его пылало пламя: жгли студенческие фуражки. Она вытащила из сумки и свою. Жаль было, но как в том признаться? Восемь нелегких лет ушло у нее на получение этой фуражки. Теперь предстояло от нее избавиться, ведь фуражку эту придумали люди состоятельные, как знак классового различия между людьми образованными и неученым тружеником. В ней целый экзамен на аттестат зрелости, показатель превосходства буржуазной мелюзги. И вот теперь от каждого требовалось принести что-то на алтарь революции. Она написала на влажной от пота ленточке: «Истинные надежды отечества связаны с пролетариатом». Затем бросила фуражку через парапет: та беззвучно упала в темную спокойную воду.

Хотя это и не был, по сути дела, первый ее Первомай, не майский праздник вовсе, лишь безуспешная попытка сперва пристроиться к демонстрации коммунистов с их громкоголосым пением для поддержания духа, а потом, по прибытии на место — галопом через весь город на стадион, где праздник отмечала твоя партия и где выступал секретарь партии. О чем это он тогда говорил?

Домой они ни к кому не заходили, не хотелось быть там, где живут, либо идти туда, где все двери открыты. В конце концов расположились в комнате общежития вокруг огромной огненно-красной канистры с брагой; сотни наклеек социал-демократической партии тускнели на канистре по мере ее опорожнения, и пока сидели, кто-то вслух произнес то, о чем каждый думал про себя: так дальше продолжаться не может, горечь разочарования становится все более явственной, новая теория для социал-демократии подобна детской мечте, у которой время отняло крылья и которую оно одолело. Социал-демократия перестала быть идеей, теперь это ясно, идею в ней поддерживает собственная безыдейность, неисправимая последовательность беспринципности и отсутствия цели.

Каарина испугалась, заметив, что сына нет рядом. Оглянулась вокруг, увидела нескольких ребятишек в пионерской форме, но Самппы среди них не было. Отправиться на поиски невозможно: с дочкиной коляской через толпу не протиснуться, да и здесь ее не бросишь. Оставалось только надеяться, что мальчик придет вместе с колоннами на Сенатскую площадь, а там объявить о нем в громкоговоритель. Но едва шеренги двинулись с места, как послышался радостный крик Самппы:

— Мама, вот этот товарищ купил мне гостинцы!

У мальчика был большой воздушный шар красного цвета, в руках — мороженое.

— Это он купил, — повторял Самппа, таща за руку пожилого мужчину.

Они встали рядом. Каарина не знала этого человека, — видимо, какой-то знакомый Самппы. Он находил их повсеместно: этажом ниже жил пастор, привозивший ему с дачи полные сумки яблок; старушка, что жила на третьем, часто звала его со двора, чтобы угостить чашечкой какао; майор на самом верху давал поиграть стреляными патронами, а настроенный крайне право торговец грампластинками из дворовой пристройки набивал ему карманы фотографиями орла и ненужными конвертами для пластинок.