Густав Беннеке - Современная норвежская новелла

Это один из неписаных законов кодекса чести, которому неукоснительно следуют все промысловики Севера. И уж во всяком случае, охотники на пушного зверя, признающие право животного умереть без боли, насколько это возможно. По правде говоря, дело здесь не только в кодексе чести. Охотник стреляет так, чтобы не повредить шкуру. И это уже вопрос чисто профессионального мастерства, точно так же как сапожник избегает делать лишние дырки в обуви, которую шьет.

Поглядывая на красную кровавую дорожку, Халдор чувствовал себя прескверно. Он пробирался между торосами, а порой и перелезал через них, стараясь двигаться как можно быстрее. Ведь бедняге косолапому сейчас приходится несладко. И нужно, не теряя времени, всадить в его глупый мозг маленький кусочек свинца.

Между тем становилось все темнее. Медведи необыкновенно живучи. И раненый медведь очень опасен, особенно в полумраке, среди ледяных торосов. Но более всего он опасен, когда плечо, к которому прижат ружейный приклад, ходит ходуном от учащенного дыхания после непривычного бега с препятствиями на морозном воздухе. И тогда никто не может быть уверен, что попадет точно в цель.

Халдор остановился. Наконец он прислушался к голосу рассудка. Попробовал прицелиться. Черным пятном мушка расплывалась в прорези прицела. Теперь стало совсем темно. Трудно было не только стрелять, но даже просто идти. И на фоне белого снега и зеленоватого льда можно было не заметить вовремя желтоватую шкуру медведя, притаившегося в тесном нагромождении торосов.

— Ах, черт побери! — выругался Халдор, добавив к этому еще несколько более сильных выражений. Он был очень сердит.

Было уже совсем темно, когда Халдор, поднявшись по песчаному откосу, дошел до своей хижины в Долине королевы Софьи. Да, так эта долина называлась на географической карте. А сам Халдор называл ее Мусорная долина. И не без основания, поскольку она была расположена таким образом, что ветер засыпал снег вокруг хижины глиной и песком, а из этого снега Халдор вытапливал воду и для питья, и для кофе, иногда и для супа, а в случае необходимости, впрочем не очень часто, и для мытья. Вот какое свинство устроила природа в этой королевской долине! Ну что за гадость: пить воду с мусором, а кофе с песком, который потрескивает у тебя во рту между дорогостоящими искусственными зубами! Потому-то он и переименовал эту долину, оскорбив ее королевское величество. Впрочем, королева давно померла и переселилась в лучший мир. Но если бы вдруг свершилось чудо и ей довелось выпить здесь хотя бы маленькую чашечку кофе, она, возможно, и простила бы Халдора.

Согнувшись в три погибели, он вошел в хижину и зажег лампу. Пока керосин не согрелся, пламя было тусклым. Между тем Халдор продолжал делать то, что каждый вечер делает каждый житель Севера в каждой хижине в каждом районе Арктики.

Наложил в небольшую печурку дров. Полил их керосином из бутылки, которая стояла здесь же с коробкой спичек, прикрывающей горлышко. Все должно быть наготове, принимая во внимание, что у человека закоченели руки. Чиркнул спичкой, зажег дрова, и печка зашумела. Потом поставил на нее жестяную коробку с замерзшим маргарином, а на трубу повесил на проволоке насквозь промерзшую буханку ржаного хлеба. Затем вышел из хижины и забрал из саней ящик с продуктами и спальный мешок. Снова вышел и вырезал из сугроба возле хижины большой ком твердого, как камень, снега. Вернувшись в хижину, переставил шипящую коробку с маргарином на пол, а из мешка над печкой вытащил несколько кусков угля. Поставив на огонь котелок, Халдор наполнил его снегом. Потом зажег трубку и курил, пока в котелке таял снег. Он жадно пил мутную воду чашку за чашкой, как только из снега вытапливалась новая порция.

Когда житель Севера сидит и пьет воду после изнурительного дня, проведенного на морозном воздухе, он испытывает райское блаженство. Правда, в Долине королевы Софьи ему нужно время от времени прочищать языком десны и выплевывать песок. Но это не такое уж большое неудобство. Песок он выплевывает, а глину проглатывает вместе с водой. И мало ли что ему еще приходится глотать.

Такие хижины имеют два метра в длину, два в ширину и два в высоту — или еще меньше. Значительно меньше. Проходит около двадцати минут, прежде чем комната настолько согреется, что можно снять куртку. Тепло превращает снег в воду, которую вы наливаете в маленький кофейник, а хлеб и маргарин становятся такими мягкими, что, если употребить силу, их можно резать острым ножом. Однако пройдет еще не менее получаса, прежде чем можно будет поджарить один или, скажем, пять бифштексов или одну, две, а то и три белых куропатки, а также попытаться стащить с ног меховые чулки и растереть замерзшие пальцы, чтобы вместе с болью к ним пришла чувствительность.

Так подробно об особенностях быта обитателей Севера было рассказано по двум причинам: во-первых, просто для сведения читателей, а во-вторых — и это главное, — чтобы легче было понять монолог Халдора. Независимо от того, ходит ли он, стоит или сидит на корточках, он все время разговаривает сам с собой. Надо сказать, что подобного рода разговорчивость вовсе не свойственна жителям Заполярья, как этого можно было бы ожидать. Да и сам Халдор не отличался многословием.

— Ну и глупая же ты у меня! — сказал он, обращаясь к потрескивающей печке.

Твердую, как камень, буханку ржаного хлеба он назвал «упрямой скотиной», а правый меховой чулок — «недоразвитым бараном». Постепенно все вещи в его хижине получили какие-нибудь прозвища. Однако вещей было мало, и он дал одним и тем же предметам по нескольку прозвищ. Но все это не помогало: он думал только о том, куда же делся этот злосчастный медведь.

Отсюда вовсе не следует, что Халдор был сентиментальным. Охотник не может позволить себе подобной роскоши. Его промысел не оставляет места для сочувствия и жалости.

Но против обыкновения Халдор очень беспокоился о судьбе медведя. Охотник невольно проникается уважением к храброму зверю. А теперь медведь, испытывая острую боль, пробирается где-нибудь через ледяные торосы. Может быть, он истек кровью. И это было бы для него самым лучшим исходом. Но не исключено, что пройдет много долгих мучительных дней и рана заживет. А какая жизнь может быть у медведя с негнущейся лапой! Мысль эта была не из приятных.

Наконец Халдор залез в спальный мешок на нарах. А когда уже поздно ночью он отложил трубку и потушил лампу, у него окончательно созрел план действий: идти к мысу Маккензи по следам до тех пор, пока не кончатся следы или невозможно будет двигаться дальше. И покончить раз и навсегда с этой грустной историей.

Однако мало ли медведей бродит по гренландским льдам со свинцом, застрявшим у них в теле? Да, конечно немало. Но это свинец не из ружья Халдора Иверсена. А сколько китов плавает в океане с гарпунами, торчащими в спине! Раненые олени прячутся в горах, а раненые лоси — в лесах. Раненые птицы хлопают крыльями, тщетно пытаясь взлететь. Много всякого зла творится на охоте. Но Халдор никогда не терял чувства ответственности перед природой.