Осаму Дадзай - Современная японская новелла 1945–1978

— Если ты будешь так внимательно рассматривать каждый дом, мы никуда не успеем.

Сино пожала плечами.

— Ну так пойдемте. Куда же?

— Может быть, в Киба?

— А может, в Судзаки?

Судзаки — на другой стороне канала, и мы решили пойти сначала в Киба. Перейдя через трамвайные пути, над которыми дрожало жаркое марево, мы прошли по узкой длинной полоске тени, падающей от школьного здания на обочину улицы, и направились к водохранилищу Киба.

Сино хотелось побывать там, где я в последний раз видел своего брата, а потом показать мне те места, где она родилась и выросла.

Киба — район лесопилок и каналов, здесь всегда дуют сильные ветры, нагоняя на воду рябь, отчего плоты слегка покачиваются. Ветер пахнет древесиной и сточными канавами. Кроме того, в нем мириады мельчайших, невидимых глазу древесных пылинок, от которых у непривычного человека разъедает глаза, словно от дыма. Если на Киба у вас потекли слезы, значит, вы не здешний.

Когда я в первый раз бродил по Киба с братом, он все время посмеивался надо мной. Это и в самом деле выглядело смешно: мое сердце переполняла радость, оттого что я плечом к плечу шагаю со старшим братом, а из глаз катятся слезы. Три года спустя, прошлой весной, я опять бродил по Киба, но уже без брата. Мое сердце иссушило горе, а глаза опять были полны слез. Такой уж тут ветер. То ли я никак не мог освоиться, то ли мне как-то особенно везло на самый злой ветер, но я потерял всякую надежду привыкнуть к этому району.

Киба встретил нас с Сино неприветливо. Штабеля леса, водохранилище — все было залито слепящим светом. Невыносимо визжала пила на лесопилке. Раньше я любил ходить по Фукагава пешком и потому знал многих в лицо: хозяйку табачной лавки, разносчика соба, сторожей столярных мастерских, водителей грузовиков. Когда брат пропал, я расспрашивал их о нем и все, что ни слышал, записывал в тетрадь. Эти простаки приняли меня сначала за сыщика, а потом сами смеялись. В общем, они оказались хорошими людьми. На этот раз мне почудилось, будто они поглядывают на нас недружелюбно, отворачиваются и громко о чем-то переговариваются. Даже ветер избегал меня, но всяком случае, глаза мои были сухими. В общем, Фукагава не признавал меня теперь, когда на сердце у меня было спокойно.

Мы стояли на краю водохранилища. Солнце подрагивало на поверхности воды. Вдали покачивалось несколько плотов. На противоположном берегу рыжело поле. Оттуда, словно жужжанье слепней, доносился шум каких-то машин.

— Ну вот тебе и Киба! Как видишь, ничего особенного, — сказал я и сплюнул в воду.

— Какой ветер! Теперь чувствую, что я в Фукагава.

В самую жару я таскал Сино по незнакомым мне самому улочкам, а она простодушно подставляла ветру лицо, волосы ее растрепались и прилипли к потному лбу и щекам.

— Давай вернемся? Что здесь смотреть? — предложил я, в глубине души сожалея, что согласился на эту поездку.

Но Сино и слушать не хотела:

— Но ведь мы же специально приехали, чтобы все посмотреть! Побудем еще немного.

Скрестив руки на груди, она присела на корточки и с грустью спросила:

— Это здесь произошло?

Да, это здесь мы с братом виделись в последний раз. Брат окончил техническое училище по факультету прикладной химии. Во время войны работал в лаборатории взрывчатых веществ в Военно-морском министерстве, там делали торпеды. После войны его из-за каких-то интриг перевели в компанию лесоматериалов, которой принадлежит это водохранилище. Получив визитную карточку, он с изумлением обнаружил, что назначен директором компании. В этой должности он проработал пять лет. На четвертый год его службы, закончив школу, я приехал в Токио и стал учиться в университете на его деньги. Я был шестым в семье, и отец не мог мне помогать. Он уже был плох. Для брата же, судя по всему, эта помощь не была обременительной.

Когда я приходил к нему, он с большой простотой давал мне деньги, угощал янагава и всякими вкусными вещами. Как-то ранней весной, — мы долго перед этим не виделись, — я зашел в контору, но не застал его. Сторож, прикорнувший возле хибати, сказал, что директор, должно быть, на водохранилище. Никого не встретив по пути, я подошел к водохранилищу. Наступила весна, но ветер дул по-зимнему холодный, нагоняя на поверхность прозрачной воды глубокие морщины. Брат был один. В руках он держал багор и с его помощью, но непонятно зачем, перепрыгивал с одного плота на другой. Он был без пиджака, от его белоснежной рубашки слепило глаза. Мне стало не по себе. Я громко его окликнул. Вздрогнув от неожиданности, он застыл в неловкой позе и, узнав меня, стал осторожно перебираться на ближайший к берегу плот. Я побежал по забетонированному краю водохранилища ему навстречу. По плот был довольно далеко, и нас разделяла полоса воды метров в десять. С трудом удерживая равновесие, он громко спросил меня: «Что случилось?» Я крикнул, что всего-навсего мне нужны деньги. Брат кивнул и сказал, что чековая книжка и печать в конторе, в ящике стола, и что я могу взять столько, сколько мне нужно, но сегодня он занят и встретимся как-нибудь на днях. Некоторое время мы стояли молча, смотрели друг на друга. Заходящее солнце светило ему в спину, и он казался выше ростом. Глаза ввалились, под ними лежали черные тени, и оттого голова напоминала череп. Когда, уходя, я стал благодарить его, лицо брата ожило, он крикнул: «Береги деньги!» — и в знак прощания высоко поднял багор. Больше мы с ним не виделись.

С тех пор прошло три года, и вот я и Сино стоим у того самого водохранилища, только хозяин его сменился.

— Больше вы его не видели?

— Нет, не видел.

— А что с ним стало потом?

— Умер, — не задумываясь, ответил я.

С детских лет мой язык привык к этому слову. Старшая сестра? Умерла. Старший брат? Умер. Удобное слово — «умер», и ничего не надо объяснять.

— Может быть, пойдем? Здесь нечего смотреть. Обыкновенное водохранилище. Сколько ни смотри, ничего не изменишь.

Но прежде чем уйти, Сино, сидя на корточках, сложила молитвенно руки и поклонилась воде. Из-под крепового воротника блеснула белая шея. Звуки моих шагов, как стук колотушки ночного сторожа, отдавались эхом в воде. Мы направились в Судзаки.

Судзаки, пожалуй, единственное место в Фукагава, где я не бывал. Брат меня не брал туда. Помню, как-то он гостил у президента своей компании, который с семьей временно перебрался в один из классов той самой школы, где училась раньше Сино, и я навестил его. Тогда-то с крыши школы я и увидел Судзаки.

Это было необычное зрелище. Ярко выкрашенные домики, втиснутые в узкие переулки вплотную друг к другу. На крышах и окнах развевались на ветру белые и красные полотнища. Мне, деревенскому парню, все это было в диковину. И я попросил брата сводить меня туда, но он сконфузился и обозвал меня дураком. Судзаки — район публичных домов.