Осаму Дадзай - Современная японская новелла 1945–1978

Пахло кисло-сладким соевым соусом, в котором варились моллюски и мелкие морские рыбки. На улице не было ни души. Ясу вспомнила улочки Киото. Где-нибудь в глубине тихого переулка видишь, как выходит на улицу женщина, живущая напротив. Видишь даже ее прическу, узоры на кимоно. Видишь, кто в каком часу возвращается домой, в котором часу кто-то пришел к соседям. Видишь, но так просто, без дела, не заговоришь. Здесь чувствовалось еще большее безразличие ко всему окружающему. Никто даже не смотрел на Ясу, тихо идущую по улочке.

А она все шла и шла. Перешла мост Аиоибаси, зашла в маленькую закусочную. Села за столик, спросила о квартале Сага.

— А какая часть его вам нужна?

Торопливо вытирая руки горячей салфеткой, Ясу ответила:

— Я и сама точно не знаю, но слышала, что прежде там было много оптовых торговцев.

— Сейчас тоже. Когда-то этот квартал славился красивыми домами…

Ясу неторопливо пошла дальше. Вышла на берег реки, где стояли заброшенные склады, и вдруг подумала о том, что именно в таком месте люди, дошедшие до крайней нищеты, должны были с горя топиться. Ей вдруг ясно представился барсук в дупле, тянущемся до самого моря. В тени старых деревьев, там, где кончаются склады, такая тишина, что барсук и сейчас вполне может там жить.

Ясу шла под прозрачным моросящим дождем и думала, что Тоба был прав, веря всю жизнь в прелесть сушеного тунца, наскобленного осколком стекла в доме дедушки.

За мостом Эйтайбаси на улицах была страшная толчея. До Токийского вокзала Ясу доехала на метро. Она шла как во сне, с души словно камень свалился, — будто весь день она служила заупокойную молитву по Тобе. Вдруг прямо перед Ясу из-под мокрых веток ивы вспорхнула ласточка.

Покрытый песком двор сплошь порос вьюнком. Густо, почти загораживая черный ход в дом, разросся приморский горох. Лопались черные семена.

Одну из собак покусали собаки на улице, вокруг раны началась мокнущая экзема, заразилась другая собака. Ясу поместила больных собак подальше от посторонних глаз, у черного хода. В свободные минуты она смазывала больные места лекарством. Собаки корчились, вырывались из рук.

— Ничего не получится, госпожа. У меня времени нет, да и смотреть тяжело… что, если их в больницу отправить?

Ясу покачала головой.

— Но ведь я здесь последний месяц. Что вы будете делать потом?

— Право не знаю…

— Сейчас, когда неизвестно, как все у вас сложится, они просто обуза. Нет уж, с собаками вам придется расстаться.

— Пожалуй, что так. Одну возьмут в рыбную лавку, другую отдам мальчику с лодочной станции. Они как будто согласились… Но прежде всего собак надо вылечить. А не выздоровеют, пусть здесь умирают.

Повариха ничего не ответила.

— Как теперь рано садится солнце. Недавно в это время было еще совсем светло.

Даже шторы на окнах колышутся не так, как при летнем ветре. Служащая фирмы, женщина с добрым полным лицом, была этим летом последней гостьей в доме. В конце недели, когда появились признаки надвигающегося тайфуна и на улицу мало кто выходил, она пришла с какой-то женщиной.

— В такие дни мы свободны, так что взяла с собой тетушку… — первой заговорила служащая фирмы. — Морем пахнет. И двор песчаный…

Ясу, словно только и ждала этих слов, невольно спросила:

— Вы, кажется, живете в Цукуда?

— Да, давно уже… Одно время там все пришло в такое запустение, что даже дома продавать стали…

— Я на днях туда ездила. Тихое, приятное местечко.

— Да, там все знают друг друга, по-доброму друг к другу относятся…

— Хочу снять там жилье… Не знаете, сдаст кто-нибудь?

— Вы?.. — удивилась служащая фирмы.

— Здесь трудно найти подходящую работу. Да и вообще Токио удобнее… К тому же кто знает, что будет осенью с этим домом.

— Я живу с сыном и дочерью. Дочь скоро замуж выходит, так что, как ни говори, скучно мне будет.

— Может быть, вы сдадите… — Ясу отчаянно цеплялась за эту возможность. Если ей суждено, то именно сейчас…

— Хорошо, только мне надо еще посоветоваться… Вначале я вам сдам маленькую комнату. А когда дочь переедет, займете девятиметровую.

— Пожалуйста, возьмите меня к себе, очень прошу вас… В чужом месте я буду чувствовать себя совершенно беспомощной…

— Разве не судьба, что мы встретились и заговорили об этом?

Ясу подробно рассказала о себе. Она умеет шить обычные вещи. Может наняться и на поденную работу. А вообще ей хотелось бы выучиться какому-нибудь рукоделию. И самое подходящее место для этого Цукудадзима. Она непременно обратится с просьбой в магазины на Нихонбаси, о которых рассказывал Тоба. Пути назад у Ясу нет. Она должна во что бы то ни стало идти вперед, иначе попадет в тупик. Ей не на кого надеяться, кроме самой себя. И путеводной нитью ей послужат добрые советы Тобы. Ясу ощущала необычайный прилив сил.

После ухода женщин Ясу вышла в душный сад. Там ковыляла больная собака. Может быть, она скоро умрет и не придется никому ее отдавать? Даже не взглянув на Ясу, собака скрылась в темноте.

Что теперь осталось у Ясу? То, о чем она до сих пор пеклась, постепенно разваливается. И одно не нужно, и другое ни к чему. Ясу отчетливо видела, как безвозвратно уходит в прошлое ее прежняя жизнь.

Крупными каплями стал накрапывать дождь.

1973

Нежно-желтые гроздья акации покачиваются на летнем ветерке. Они густые, словно гроздья глициний, и легкие, как бабочки. Под деревом сидит Вакако. Волосы у нее распущены. Рядом маленькая девочка. В розовом платье. Ручки раскинуты, девочка мертва.

— Ну прямо куколка! Такая миленькая!

Вокруг рта роятся муравьи, в глазах копошатся черви. Щеки у малышки еще розовые, она улыбается, словно ее щекочут. Кожа шелушится, если потрогать ее пальцем.

Там, куда просачивается жир из разлагающегося тельца, земля чернеет и отдает блеском. Вдыхая испарения младенца, пышут прелестью гроздья акации. Дует ветерок. Шевелит тонкие волосы младенца. День ото дня тает младенец, источая аромат, уходит в землю, вливая силу в тяжелые гроздья белой акации.

Часто видит Цунэ этот сон. Ей нравится пухленькая Вакако. Нравится личико мертвого ребенка — точная копия Вакако.

На окраине города есть небольшая гора. Северный склон горы срезала взрывная волна, образовалась впадина. Южный склон, обращенный к месту взрыва, в неровных темных полосах. Так он обуглился в тот день под вспышками радиоактивных лучей.

Солнце обходит гору, и во впадине сгущается тень, и впадина тихо стонет на ветру. В августе, когда сбросили атомную бомбу, на северном склоне погибли десятки школьниц.

От них остались только кости, рассыпчатые, как сахарная вата. Поднявшийся в тот день ветер подхватил кости, и они с сухим шелестом соскользнули со склона. Легли во впадине маленькой горкой.