Осаму Дадзай - Современная японская новелла 1945–1978

— А что, если съездить к нему в Савара?

— Нет уж! — решительно отрезала мать.

В Савара должны были находиться жена и дети дяди Хиросэ, двоюродные братья Сиро. Мать и Сиро были с ними не знакомы. Когда мать второй раз вышла замуж, ее с сыном вычеркнули из семейного списка дома Хиросэ.

А обстоятельства сложились так, что мать вышла замуж второй раз. После смерти дедушки дела их сильно пошатнулись. Им уже не хватало платы за аренду от тех домов, что они сдавали, и бабушка пустила несколько семей в свой двухэтажный дом, в ту его часть, которая смотрела окнами на улицу, а они втроем переселились во флигель. Темный коридор с земляным полом на первом этаже дома вел в маленький внутренний дворик, там в глубине стоял флигель. В Хаката много таких домов.

По этому коридору проходили люди, предлагавшие матери выйти замуж. Сиро всякий раз отправляли наверх, однако, стоя на лестнице, он слышал, о чем говорилось внизу. Переговоры обычно вела бабушка.

Сиро учился тогда в начальной школе [50] В Японии шесть лет учатся в начальной школе, три года — в средней и три года — в повышенной общеобразовательной школе (до вуза). и уже кое-что понимал.

— Не хотелось бы, чтобы она брала с собой ребенка, — услышал он однажды. — У господина своих детей трое. Деньги на содержание ребенка он будет давать, а воспитывает его пусть бабушка. Господин хотел бы, чтобы она пришла в дом одна.

Когда гость ушел, бабушка с матерью стали обсуждать предложение.

— Ну как? — спросила бабушка.

— Поздно мне замуж, — как обычно, отказалась мать.

— Ну что ты говоришь! — возмутилась бабушка. — Давай лучше подумаем, для чего ты ему нужна. У него ведь кондитерская, а когда за прилавком красивая жена, дохода больше. Но ты должна будешь вставать рано и готовить еду работникам. Не справишься ты со всем этим. Вот и выходит, что ему надо отказать. Но зачем отказывать всем подряд? Когда тридцатилетняя женщина живет одна, начинаются всякие толки. И жить трудно. Пока я с вами, еще куда ни шло, а потом как?

— Я пойду работать, если вы приглядите за Сиро. Я могу поступить в экономки.

— Молода ты для экономки. Да и что скажут люди?

Маленький Сиро понимал, что имела в виду бабушка. Он все время думал, как было бы хорошо, если бы мать вышла замуж за дядю Хиросэ. Однажды они с матерью были в зоопарке и случайно повстречали дядю. Тогда мать еще получала деньги на воспитание Сиро из дома Хиросэ. Обычно их присылали по почте, но иногда дядя приносил деньги сам. Бабушка всякий раз долго благодарила дядю.

Он к тому времени уже служил в какой-то фирме. Если рядом не было Сиро, он заговаривал с матерью, но мать только качала головой, и Сиро нарочно подходил к ним.

Мать снова вышла замуж, когда Сиро учился во втором классе начальной школы. Сиро она оставила у бабушки. Ее новый муж служил в городском управлении. Женился он первым браком. По-видимому, ему нравилось, что мать такая красивая. На свадьбе Сиро не был. Но он знал, что мать живет в Нисинии, и в выходные дни тайком от бабушки ездил к ней на электричке. Часто он приезжал раньше полудня, и дом был заперт. Сиро бесцеремонно стучал в стеклянную дверь. В щель выглядывала мать в хаори, наброшенном на ночное кимоно. «Это ты, Сиро?» — спрашивала она и открывала дверь.

Муж матери обычно еще спал. Однажды Сиро увидел в дальней комнате футон и две подушки рядом. С тех пор он перестал навещать мать.

Но год спустя мать сама вернулась к бабушке и Сиро. Так закончилось ее второе замужество. Она стала служить в Кавабата, в магазине, принадлежащем их дальним родственникам. Она всерьез подумывала о том, чтобы устроиться экономкой. Но бабушка продолжала противиться.

— Лучше быть служащей, хоть и заработок невелик, — говорила она. — Молода ты еще для экономки!

Они вышли из электрички и направились пешком к дому бабушки. Им подарили не только батат, но и немного рису. Бабушка, наверно, обрадуется. Кроме двоюродной сестры у матери не было близких. У бабушки же числилось несколько надежных родственников. И дом, где они теперь жили, принадлежал тоже кому-то из них. Однако мать, дважды неудачно выходившая замуж, не пользовалась расположением бабушкиной родни. Как была, считали они, так и осталась своенравной балованной дочкой. А может быть, дело было еще и в том, что мать была не родной дочерью бабушки. Родная ее мать умерла вскоре после родов, а бабушка была второй женой покойного дедушки.

В конце года внезапно скончался муж тетушки. В армии он пристрастился к морфию, но тетушка не заметила этого. Дядя сильно ослаб. Однажды он принял, видно, слишком большую дозу и отравился.

— Митико-сан не пролила и слезинки, — рассказывала мать, вернувшись с похорон.

— Как же она теперь жить будет? — прошептала бабушка. — Правда, у нее есть имущество, так что не пропадет, наверно.

— Может, работать пойдет. Она знает английский язык. Сейчас, говорят, много разной работы для знающих английский.

— Может, и так, — кивнула бабушка.

Разговаривая, она не переставала крутить сигареты — это была ее надомная работа. А мать в последнее время служила в лавке, что держал на черном рынке на улице Тэндзин хозяин магазина из Кавабата, где она работала перед окончанием войны. Он приходился им дальним родственником. Брался он за любое дело, лишь бы давало доход. Одним из таких дел было изготовление сигарет. В углу комнаты лежал табак, выпотрошенный из окурков, и папиросная бумага со следами губной помады.

Раз в неделю этот лавочник привозил мешок окурков. Днем он приходил трезвый, а по вечерам обычно бывал пьян.

Тогда бабушка подавала быстрый знак матери, и та отправлялась по черной лестнице на второй этаж, а бабушка принимала хозяина лавки сама.

— А! Кусама Китиноскэ-сама! Извините, что вам приходится приходить к нам в такие холода.

Пьяный лавочник пропускал приветствие мимо ушей и спрашивал:

— А где Кэйко?

— Родственники просили зайти. Вот и ушла. Сегодня уж не вернется.

По лицу лавочника было видно, что он бабушке не верит.

Прежде она куда как решительно выпроводила бы лавочника, но теперь, когда они так обеднели, бабушка сдерживалась. И Сиро понимал бабушку.

— Так, так… Когда Кэйко приходила просить работу, я ее пожалел. Тогда она такой гордой не была.

— Спасибо за заботу, — вежливо говорила бабушка, а брови ее дергались. Она терпела.

— А Кэйко все такая же милашка. Не был бы женат, взял бы ее себе в жены.

— Да разве можно? А что скажет Кимико?!

— А почему бы и нет?! Молодая женщина хоть кого с ума сведет.

— Но Кэйко уже не молода. Вон какой у нее сын, — сказала бабушка, показывая на Сиро.

— Нет, молодая, — твердил гость.

Сиро не мог понять, кем приходится им этот пятидесятилетний лавочник.