Осаму Дадзай - Современная японская новелла 1945–1978

— Так чего же он, собственно, хотел?

— Да не знаю. Сказал только, что я очень грешный человек. Это-то конечно. Но он говорит, люди все грешны, все плохие. Этот мир полон такими плохими людьми. В особенности коммунисты — самые плохие из всех, самые гнусные дьяволы, им ничего не стоит убить человека. Обнаружат несчастного человека — и давай соблазнять его разными сладкими словами и превращают в орудие дьявола. И если я не хочу, чтобы со мной это случилось, то я должна верить в этого его бога. Люди по своей природе злы и легко становятся добычей дьявола, поэтому, он говорит, непременно нужен бог.

— Что еще за бог?

— Да какое это все имеет значение?

Тамиэ приподнялась на койке. Тут он впервые заметил, что капельницу убрали.

— Совсем недавно сестра унесла.

Тамиэ смело развела руками в стороны. Халат распахнулся, обнажилась грудь. Он смущенно отвел глаза, и Тамиэ поспешно запахнула халат.

— Купил тут разное. Тебе, наверно, уже можно поесть.

Тамиэ заглянула в бумажный мешок.

— Все очень вкусно. Только мне пока не хочется.

— Тогда потом. Тасиро-сан придет, тогда.

— Ладно. А можно я немного дам сестре? В больнице, знаешь, когда выписываешься, принято благодарить сестер.

— Можно еще купить.

— И так сойдет. Деньги ведь нужны.

Он вспомнил, что Тамиэ работала в больнице.

— Слушай, сестры тут какие-то странные. Ни слова не говорят и вообще ужасно грубые.

— Так они почему ни слова не говорят, — со смехом сказала Тамиэ, — они еще не умеют как следует говорить по-японски.

— Не умеют говорить по-японски?

— Ну да, они ведь из Южной Кореи. Я сразу поняла. В той больнице, где я раньше работала, они тоже были.

— Так ведь и в Южной Корее есть какие-нибудь больницы.

— А их покупают. И они работают здесь за гораздо меньшую плату, чем японские сестры.

— Покупают? Да как же это…

— А вот так. Не хватает рабочих рук, работа тяжелая… А они обходятся дешевле, чем японские сестры, да и не жалуются.

Микио рассеянно посмотрел в окно. Отсюда был виден супермаркет на углу. Под гирляндами разноцветных флажков, украшавшими вход, сновали женщины с бумажными сумками. От них так и веяло спокойствием обыденной жизни. Как не вязалось с этим то, что сказала Тамиэ.

— Только это ненадолго; говорить они научатся, а работу тяжелую бросят. Кое-кто уезжает обратно в Южную Корею, а в основном они все идут в бары, кабаре. Я ведь тоже так сделала.

— Ну, ладно. Я, пожалуй, пойду. Купить тебе пирожное?

Тамиэ не ответила. Он обернулся. Она звала его взглядом. Он подошел к ней, и она обеими руками обхватила его за шею. Он так и остался стоять в неудобно-склоненной позе, обнимая ее.

— Я думаю, может, мне опять пойти работать в больницу, — тихо сказала она ему на ухо. — Я боялась, я больше не смогу, а полежала здесь и поняла, что, кажется, смогу.

— Может, не стоит?

— Не говори ничего, обними меня покрепче, — жарко прошептала она. — Знаешь, я в больнице убила человека.

Он сделал движение, но руки Тамиэ с силой остановили его.

— Женщину, лет сорока. В таком возрасте первый раз рожала. Роды прошли нормально. И плацента тоже вышла спокойно. После родов я должна была за ней ухаживать. Регулярно ставить градусник — нет ли осложнений. Кровотечение тоже было в норме, я не беспокоилась. А однажды было сразу несколько родов, работы масса. Мне уже за другими велели смотреть, но я и к той ходила. И вот я вижу, что у нее кровотечение никак не прекращается. Я как-то не придала этому значения. Подумала: может, сообщить, — а потом забегалась, занялась другими делами. Прихожу к ней, а у нее кровотечение страшное. Я испугалась, побежала за доктором, а уже было поздно. Она умерла от потери крови. Мужа потом врачи успокоили, объяснили все как-то, но все равно же, она из-за меня умерла, я недосмотрела.

На своих щеках, прижатых к ее лицу, он почувствовал горячую влагу. Он крепко обнял Тамиэ.

— Я тихонько пришла к ней на панихиду. Доктор мне строго-настрого велел никому ничего не говорить, но я не могла усидеть. А как собрались выносить гроб, муж стал с нею прощаться. Начал говорить, а потом вдруг замолчал и голову опустил. И не поднимает. И плечи дрожат. Я не выдержала и убежала. Бегом. Так и бежала всю дорогу.

Горячая грудь прижавшейся к нему Тамиэ затряслась. Он инстинктивно начал гладить ее по спине. Но ей не становилось легче.

Раздался стук, и дверь отворилась. Они не успели отпрянуть друг от друга. Это пришла густо накрашенная медсестра. Она видела, как они обнимались. Но стояла с непроницаемым видом. Он отошел к окну. Сестра протянула Тамиэ градусник. Тамиэ вставила его под мышку и легла. В палате был тяжелый, спертый воздух. Через некоторое время сестра протянула руку, Тамиэ отдала ей градусник. Сестра поглядела на него, сдвинув брови, небрежно сунула его в карман халата и стала записывать данные в карточку. В этот момент Тамиэ что-то сказала на незнакомом ему языке. Сестра удивленно взглянула на нее. Черты лица смягчились. Тамиэ поочередно указала на себя и на него и снова сказала что-то непонятное. Тогда сестра едва заметно улыбнулась и произнесла благозвучную короткую фразу. Тамиэ ответила ей, сестра бросила быстрый взгляд в его сторону и вышла из палаты. Взгляд был мягкий и приветливый.

— Что ты ей сказала?

— Спасибо. По-корейски.

— А еще?

— Больше ничего, — залившись румянцем, ответила Тамиэ.

— А она что ответила?

Тамиэ взглянула на него.

— Ответила, желаю счастья.

Он повернулся к окну. Небо на западе уже желтело. Зацепившийся за провода обрывок бумажного змея бился на ветру. Внизу продолжалась все та же суета. Вдруг в толпе он заметил Тасиро-сан. Он всмотрелся: в нескольких шагах за ней шел Кэндзи. Засунув руки в карманы кожаной куртки, он шагал, покачивая плечами. Знакомая походка Кэндзи. Тасиро-сан остановилась. Она посмотрела на Кэндзи и что-то сказала ему. Потом они пошли дальше и скрылись в дверях супермаркета.

— Что ты там увидел? — спросила Тамиэ. Он обернулся к ней.

— Так, ничего, — сказал он и улыбнулся.

1977

Нарико вышла из метро и минут десять шла вдоль сточной канавы, мимо заводских корпусов. Потом она свернула на большой отлогий холм, к школе К. Ветер дул прямо в лицо, и всякий раз, как ледяной порыв ветра пополам с пылью налетал на нее, она испытывала невольное раздражение.

Но раздражал ее не только промозглый туманный день и холодный ветер. Все началось с того, что вчера позвонила преподавательница школы К. Акияма и попросила занести в обеденный перерыв гранки, а когда Нарико вернулась домой, ее ждало там письмо от Рёдзи, ее мужа. Увидев письмо, Нарико уже не смогла сдержать раздражения, и так оно и не унимается со вчерашнего дня. А может, она почувствовала его значительно раньше? Попадись ей теперь кто-нибудь на дороге, ух как бы мрачно она посмотрела на этого случайного прохожего…